В Западной Германии конца 60-х в моду вошли студенческие кафе с постерами Мао и Кастро на стенах, рос тираж анархистских зинов, студенты захватывали университеты и дискутировали там о мировой революции, пока полиция не выкуривала вольнодумцев слезоточивым газом, - левый радикализм прикалывал всех, как сейчас "антиглобализм".

Шах Ирана, посетивший Берлин 2 июня 1967-го, считался реакционером, американской марионеткой и врагом всего "красного". Вполне достаточно для шумного протеста. Когда "мерседес" шаха подъезжал к опере, где в тот вечер давали "Волшебную флейту", студенты бомбили движущуюся мишень яйцами, помидорами, пакетами с мукой и камнями. Полиция быстро поняла, что дубинками не обойдешься, и вынула стальные прутья. "Против студентов мы применяем тактику ливерной колбасы, - пояснял шаху под звуки Моцарта шеф полиции, - вонзаемся посередине, чтобы отрезать друг от друга края, хватаем бородатых - они-то и есть главари". У Бенно Онезорга были только усы, но это его не спасло. Он носил красную рубаху и сандалии на босу ногу и кому-то показался главарем. Обработанный дубинками, потерял сознание. В приступе бешенства сержант в упор прострелил Онезоргу череп из пистолета.

Тем вечером еще не было известно, что у Бенно беременная жена, что он активист евангелической общины и к театру пришел случайно, из любопытства. Еще не было в газетах снимков полуобнаженного и залитого кровью тела на носилках, удивительно похожего на икону "Снятие с креста", но Гудрун Энсслин в студенческом клубе, куда перебрались разогнанные, уже кричала сквозь слезы: "Завтра они перестреляют нас всех, бесполезно дискутировать с ровесниками концлагерей, сопротивление - наш долг перед историей". Её тогда мало кто знал. Назавтра, несмотря на запрет властей, она устроила акцию: буквы гневных лозунгов были написаны на майках молодых людей. Естественно, все попали в участок.

Решительный молодой человек Андреас Баадер предложил Гудрун запалить крупнейший супермаркет во Франкфурте-на-Майне. Поджигателей нашлось достаточно. "Чтобы вы могли спокойно делать свои шопинги, сейчас сжигают напалмом целые деревни", - писала в оправдывающей поджог статье модная журналистка Ульрика Майнхоф, уже готовая перейти от слов к пулям. Нынешние антиглобалисты тоже очень сочувствуют партизанам в Мексике, Колумбии и Перу и жгут "макдональдсы" из солидарности с третьим миром.

Девушка-подпольщица, прятавшая в своей квартире берлинских друзей, хвастанула их подвигами в баре за кружкой, слухи, как известно, распространяются быстрее инфекции, назавтра Андреас и Гудрун достались полиции и через некоторое время были выпущены под залог до суда. Скорее всего, им грозил штраф и условный срок, однако на суд они не явились. Баадер говорил, нужно усилить конспирацию, на самом деле все были счастливы, что представился случай расплеваться с прежней жизнью. Баадера, который как раз меньше всех прятался, поймали вторично и приговорили к трём годам. Майнхоф рекламировала героя в студенческих газетах. Другой будущий террорист Хорст Малер, известный адвокат, возглавил его защиту. Просидел Андреас не больше месяца. Так решили его товарищи: "Мы должны любыми способами вытягивать своих, чтобы было, когда мы сядем, кому вытягивать нас".
Действующие лица

По легенде Баадеру и Гудрун часто приходилось изображать семейную пару, пресса до сих спорит о том, был ли у них секс; наверное, хотя в их кругу секс между людьми почти ничего не значил, гораздо важнее считалась теоретическая близость. В любом случае они были первой парой нового немецкого подполья. Если он говорил: "трахаться и стрелять для меня одно и тоже", она тут же переводила на философский: "антиимпериалистическая борьба и сексуальное освобождение не обойдутся друг без друга". На редких фото того периода она нежно опирается на его плечо, а он ехидно смотрит на неё сквозь кругленькие темные очки. Энсслин звала его "детка", а он её, как и других женщин, - "п...да", все книжки Андреас называл "книжонками", кроме "Учебника городского партизана" Маригеллы: сборника практических советов для подрывников, снайперов и похитителей. Стройный и высоколобый, с выдвинутой вперед от природы челюстью, мотоциклист и бабник Баадер притягивал Гудрун немногословностью, врожденным хулиганизмом и артистизмом. Он был единственным, кто выбеливал перекисью волосы, клеил усы и вообще менял внешность с явным удовольствием, а не просто для конспирации. Воспитывали его исключительно женщины, отец погиб на Восточном фронте, поэтому он видел их насквозь и легко использовал для блага группы. В 18 лет бежал из дома и переехал без копейки из Мюнхена в Берлин, жил как альфонс на деньги богемных дамочек, находивших его "стильным". На политических тусовках откровенно скучал, а будучи спрошенным, цедил сквозь зубы что-нибудь эффектное: "Тем, у кого нет собственности, остается делать историю" или "Нужно принести себя в жертву социальной диалектике". К террору перешел в 27. Главный герой "Забрийского пойнта" Антониони - наиболее близкий к нему кинотипаж.

Гудрун была совсем иной породы. Её прямой предок - Гегель, о чем она любила напоминать, отец - церковный пастор и художник. В подростковом возрасте девочка была религиозна до истерики. Изучала в Тюбингенском университете языкознание, философию и социологию, вышла замуж за популярного литератора Веспера, в момент перехода к террору ей не было тридцати, работала над докторской диссертацией. Клеша, длинные волосы, чёлка и модная кожанка. Любовь к дорогим бутикам, в одном из которых её и арестуют.

Такой союз потом будет назван "RAFообразующим": склонные к пижонству мальчики, воспитанные без отцов, и начитанные девочки с глубоким комплексом несостоявшихся монахинь и миссионерок идеально дополняют друг друга в нелегальной группе, для которой любимым способом общения с миром становится насилие.

Сыном вдовы, воспитанным многочисленными тетками, был еще один основатель RAF Ян-Карл Распе. Первый его самостоятельный поступок - побег через стену из Восточного Берлина в Западный, сразу - и от теток, и из ГДР.

Ульрику Майнхоф всю жизнь преследовала мысль стать монахиней, особенно под впечатлением гипнотической готики Мюнстера, где она изучала психологию, педагогику и историю искусств. Она даже состояла в "Братстве святого Михаила" - религиозном ордене. Но вместо того, чтобы спрятаться за монастырскими стенами, возглавила "Комитет против ядерной смерти" и, выйдя замуж за известного журналиста-разоблачителя Клауса Релля, родила ему двойняшек. Теперь в их доме паслись шумные экологи и пацифисты. Никто не удивлялся такой активности, Майнхоф происходила из семьи потомственных интеллектуалов, художников и литераторов, самый известный из которых Фридрих Гельдерлин - великий немецкий поэт и символист. К началу 60-х Ульрика входила в десятку лучших журналистов ФРГ. В кругу ближайших знакомых всё чаще называла себя марксисткой и всё резче критиковала легальных левых, стремящихся в парламент. К террору перешла, когда ей было едва за тридцать.

Несколько особняком среди них смотрится Хорст Малер - огромный бородатый юрист, наиболее, наверное, самостоятельный и сложившийся характер из первого поколения подпольщиков. Он вовлек в террор множество своих друзей - адвокатов, доказывая им, что никакой справедливости по закону не добьешься. Оказывал неотразимое впечатление на женщин и создал, таким образом, массу адресов для нелегалов. Единственный из "первого набора", кто сегодня остался в живых, отсидев все полагающиеся сроки.
"С вами и среди вас"

Из тюрьмы Баадера часто конвоировали в библиотеку, где он встречался с Ульрикой и вместе с ней "работал над книгой о проблемах трудных подростков" - на самом деле готовился побег. С заключенного сняли наручники, Ульрика спросила охранников, есть ли у них жены и дети, и явно расстроилась, услышав утвердительный ответ. В этот момент она сохранила им жизнь. Заключенный и журналистка сели за стол, закурили, стали рыться в картотеке. Две девушки ждали за дверью, когда освободится читальный зал. Они-то и впустили сюда клоуна с зеленым лицом и двумя пистолетами. Клоун стрелял с двух рук и ранил библиотекаря, один пистолет был газовый, второй - боевой. Две "читательницы" палили газом в лицо охране и уложили её на пол. Последней появилась Гудрун в рыжем парике и с карабином. Охрана стреляла с пола вслепую - пули попали в ящики картотеки. Баадер разбил окно и прыгнул вниз. За ним - Майнхоф и остальные. Скрылись на двух новеньких "Альфа-Ромео Спринт".

Сразу после освобождения Баадер предложил обстрелять полицейскую казарму из гранатомета, но гранатомета под рукой не нашлось. Вместо этого решили ограбить несколько банков, хотя прославились они не самими налетами, а театрализацией этих акций: заставляли перепуганных служащих есть кексы или петь немецкий гимн, пока не явится полиция. Теперь у них были не только деньги и слава, но и имя - "Фракция Красной Армии" (RAF). Считая, что Советский Союз явно сдается и отказывается от войны с империализмом, они тем не менее восторгались Лениным и военным коммунизмом. Появились две эмблемы: короткий автомат в пятиконечной звезде либо скрещенные серп, молот и "калашников". Возник легко узнаваемый слэнг, себя они называли красивым словом "герильерос" т.е. партизаны, противника брезгливо именовали "свиньями". На этом языке Майнхоф написала сотни заявлений и манифестов, рассылаемых по редакциям, начиная с самого первого: "Создавайте RAF повсюду. Мы с вами и среди вас". Наконец, собственная идеология: элита веками воспитывает у угнетенных комплекс неполноценности; чтобы излечиться, нужно применить в отношении власти насилие. Террор - терапия и для самих террористов, и для остального народа, который должен проснуться от их взрывов и выстрелов.

Недавно Хорста Малера спросили: "Почему же за вами не пошло большинство, вы же были известнее рок-звезд?". Старый адвокат грустно ответил: "Потому что большинство всегда видит себя в роли жертвы, особенно - случайной жертвы, но никогда не представляет себя бойцом".

Но тогда, отсиживаясь на нелегальных квартирах между экспроприациями, похищениями чиновников и минированием налоговых офисов, Баадер раздавал сомневающимся язвительные клички, а Гудрун учила: в условиях подполья возникает альтернативный человек, антиобыватель, воля к свободе становится его главным инстинктом, заменяет самосохранение, и вот перед нами уже гражданин будущего, а не нынешнего общества. RAF в считанные месяцы оброс техническими экспертами, химиками, сочувствующими информаторами и нелегальными квартирами во всех крупных городах ФРГ.

Воодушевленные первым успехом, тридцать наиболее надежных "герильерос" отправились повышать мастерство в Палестину по приглашению Абу Хассана, тогдашнего лидера арабских повстанцев. В Бейруте их задержали прямо в аэропорту, т.к. вместо документов у большинства оказались неправдоподобные самодельные бумажки, но гостеприимные ребята Абу Хассана взяли аэропорт штурмом и увезли всех к себе на иорданскую базу. В горах, напялив камуфляж, береты и палестинские платки, покрасив черным, "под арабов", волосы и брови, RAF месяцами тренировались в стрельбе из всех видов оружия. Модник Баадер был единственным, кто отказался от зеленой формы и так и ползал по камням в замшевых брюках, отчего к концу обучения выглядел настоящим панком, хотя панков тогда еще не было. Майнхоф чуть не угробила товарищей, неумело обращаясь с "лимонкой". В этой дикой местности девушки тосковали по привычной кока-коле и сэндвичам, их беспокоил ночной вой собак. В остальном всё двигалось по плану: марш-броски, семинары "Ограбление банка", "Уход от преследования", "Побег из тюрьмы". В ответ они читали палестинцам лекции о взглядах Маркса, Мао и Маркузе. Жили коммуной в одном доме, из личных вещей только одежда в тумбочке и автомат - у каждого над кроватью. Потом палестинцы мягко попросили немецких друзей вернуться домой: во-первых, не умеют экономить патроны, во-вторых, "развращают наших детей" - RAFовцы устроили на крыше нудистский пляж, а в лагере тренировалось немало местных подростков, будущих "живых бомб", им такое зрелище не полагалось.

Вернувшись, "красноармейцы" решили пополнять ряды за счет перевоспитания анархистов из "Движения 2-го июня" (день гибели несчастного Онезорга). Перевоспитывать вызвалась Гудрун, прямо как комиссарша из "Оптимистической трагедии", у неё с Баадером еще в легальной жизни был педагогический опыт - работа в центре для неблагополучных подростков. "Подстригитесь, черти, - первое, что сказала Гудрун анархам, - не то менты так и будут ловить вас за волосы. Чем вы вообще занимаетесь в своих коммунах? Гашиш? Группен-секс? Медитация? Хэппининги? Детский сад! Всю жизнь собираетесь жевать сопли?" Большинство анархов не поддались на пропаганду и продолжили вместе со своим лидером Бомми Бауманом шляться по улицам нагишом в венках из колючей проволоки и проповедовать полное безвластие под лозунгом "сделай свою шизофрению оружием". Бауман придерживался "антипсихиатрической" теории: всеобщая шизофрения есть протест против буржуазности, и именно она станет главным ресурсом новой революции. Самые отъявленные все же примкнули к RAF, не утратив прежних привычек: Фриц Тойфель слушал свой приговор в суде, встав на голову, иначе ему было непонятно обвинение. Клауса Юншке первый раз задержали из-за неправильной фотографии в паспорте. Вместо себя вклеил фото председателя Мао, утверждая, что это его "истинное Я". Второй раз сел пожизненно уже как налетчик - RAFовец. Сейчас Юншке вспоминает: "Ты становишься городским партизаном, перекрасив волосы, живешь в незнакомой квартире под чужой фамилией, изучаешь план операции, готовишь себе и другим еду. На водосточной трубе, на почте, в банке - твое фото, тебя разыскивают, ты угроза для системы. Вместе со своей подружкой ты следишь по ночам за полицейскими машинами с антеннами, в свою очередь выслеживающими тебя. Иногда появляется Ульрика, её не узнать из-за пепельного парика, платка, темных очков и джинсов в обтяжку. "Обожаю зиму, - говорит она, - рано темнеет и даже днем ты почти не узнаваем".

Сперва старались обходиться без крови. "Мы сохраняем им жизни, - размышляла Гудрун, - хотя непонятно, зачем им эти жизни так нужны?". После того как при аресте застрелили троих RAFовцев, их пули стали чаще попадать по живым мишеням в форме и дорогих костюмах. "Чего стоит жизнь тех, кто носит мундир и работает ради денег?" - риторически спрашивала Ульрика. "Наше насилие приносит меньше жертв, чем сохранение вашего положения вещей", - оправдывался Тойфель. Каждый новый взрыв посвящался памяти кого-то из погибших товарищей.

Одного за другим, их арестовали - Баадер, Распе, Энсслин, Майнхоф. Малера взяли позже всех, он предавался эротическим экспериментам вместе с несколькими поклонницами на конспиративной квартире. Его ближайшие друзья - юристы, оставшиеся на свободе, поклялись стать достойной сменой арестованных.
Без страха и упрёка

Им удалось создать себе имидж людей, которые ничего не боятся и никогда не проигрывают. Конечно, это иллюзия. Чего стоит неудачный побег двух RAFовских девушек из тюрьмы, тех самых "читательниц" из библиотеки. Ночью небольшой фургон подкатил к женской тюрьме, на стену кинули сложную систему лестниц. Анархист Бомми Бауман стоял с "калашом" на шухере. Две узницы заранее перепилили решетку специальными пилками для металла, которые им тайком передал сочувствующий RAF скульптор. Но лестницы оказались слишком тяжелы и не достали до нужной высоты. Завыли сирены. Девушки успели пять раз мигнуть сквозь решетку фонариком, что означало "провал". Бросив лестницы, освободители скрылись.

Или, уже в 90-х, несостоявшийся взрыв школы офицеров НАТО в Оберанерграу - должна была погибнуть тысяча курсантов, но вместо этого взяли всю группу подрывников. Так провалилась самая кровавая акция. Случалась и стрельба из базуки не в то окно.

Но имиджу безупречных мстителей уже ничто не могло помешать. В 76-м году действиям RAF сочувствовал каждый четвертый западногерманский студент. Как своих их воспринимала и тогдашняя богема. Король немецкого поп-арта Герхард Рихтер выставлял в галереях огромные цветные портреты Баадера и Майнхоф, скопированные с плакатов "они разыскиваются". Многие покушения готовились в квартирах известных немецких рок-, а позже, панк-музыкантов, надолго уезжавших на гастроли, и хотя они потом и отнекивались, мол, ничего не подозревали, верится в это с трудом. У контркультуры и левого терроризма слишком много общего: противостояние "теледиктатуре", критическое сознание, непосредственное прямое действие. Поэтому они не могли не пересечься. "Нам нужен мир без частной собственности и диктата банкиров, без садизма полиции, парламентского балагана и идиотизма прессы, без калечащих сознание семей, тюрем и армейских шеренг", - говорилось в "красноармейском" манифесте. Добивались своего идеала они совсем не по-богемному, с гранатами и тротилом, "принося в жертву истории" себя и других.
Свинцовые времена

Баадер рулил RAF из тюрьмы через адвокатов. Тюремная администрация ужесточила меры содержания. В ответ заключенные "красноармейцы", которых к середине 70-х насчитывалось уже более полусотни, объявили голодовку. Продержавшись без пищи 83 дня, умер Хольгер Майнц - студент института кинематографии. В центральных газетах печатали две фотографии: симпатичный улыбающийся нестриженный парень незадолго до ареста и высохший жуткий труп в тюремной больнице. На следующий день председатель Верховного Суда Западного Берлина Дренкман увидел у себя на пороге двух миловидных девушек. Ничего не понимая, он улыбнулся. Одна протянула ему букет красных роз, а вторая изрешетила судью пулями. Дозрели и анархисты, утомленные "антипсихиатрией" и психоделическими веществами: средь бела дня воровали из машин известных политиков и захватили немецкое посольство в Стокгольме, потеряв двух человек.

9 мая 1976-го Майнхоф нашли повешенной в камере. С самого начала пресса догадывалась, что это не самоубийство, а тайная казнь, тем более что её похоронили в церковной ограде, что вообще-то строжайше запрещено для самоубийц. На похороны пришли четыре тысячи студентов, одевших в знак солидарности черные маски; они несли траурную ленту с эмблемой RAF и словами "товарищ Ульрика, революция отомстит за тебя". Многие из них, как выяснилось позже, действительно примкнули к "герильерос". Эти похороны стали для них первым митингом и сигналом к мобилизации.

Оставшиеся на свободе поклонники и поклонницы Малера "расширяли фронт". В 77-м RAF приговаривает и казнит генпрокурора ФРГ, потом президента "Дрезденер-банка", потом председателя союза немецких промышленников и бывшего эсэсовца Шляйера, вместе с которым гибнут трое охранников-профессионалов. Всем кажется, что RAF и их пули действительно повсюду. Неуязвимых нет. Фильм Маргаретт фон Тротты, снятый об этом, называется "Свинцовые времена". Кульминация драмы: "красноармейский" угон пассажирского самолета в Могадишу с требованием обменять пассажиров на Баадера и остальных. Немецкий спецназ штурмует лайнер и "нейтрализует" угонщиков. На следующий день в камерах тюрьмы Штамхайм найдены трупы Баадера, Гудрун и Распе. На подошвах Баадера независимые эксперты, которых власти до последнего не подпускали к телам, нашли песок, идентичный песку Могадишу. В строго охраняемых камерах откуда-то взялось оружие и радиоприемники. Как и Ульрику, их демонстративно хоронят в церковной черте. Теперь уже никто не верит версии о дружном самоубийстве. Система дала понять, что с теми, кто объявил ей войну, она готова разбираться по правилам военного времени, так же игнорируя законность, как это делают "герильерос". Так ушла в небытие четверка основателей RAF, став для западных леваков кем-то вроде мифических героев прошлого.

Легенда оказалась настолько сильной, что всё новые и новые группы под "раскрученной" маркой RAF продолжали войну: в знак мщения государству и капиталу каждый год приговаривались очередные жертвы. В 80-х Европа учила новые имена арестованных террористов, психологически и политически похожих на своих предтеч - Кристиан Клар, Бригит Монхаупт, Иоханнес Тимме - тот же "RAFообразующий тип" гуманитарных девочек с претензиями и юношей с комплексом кинозвезд плюс честные юристы, уставшие от крысиной возни в бумагах. Самые известные из убитых ими - несколько американских генералов, командовавших НАТОвским контингентом в Европе, директора "Сименс" и "Дойче Банка", высокие полицейские чины, бизнесмены и промышленники. Последнего приговоренного, приватизатора восточных земель в уже объединенной Германии Ровендера, разорвало ракетой в 93-м. Официально RAF сложили оружие в том же году, сравняв с землей пустое здание новенькой тюрьмы Кнаст-Нойбау, подчеркнув так свою "освободительную" миссию: начинали, мол, тоже с вызволения товарища из тюрьмы. Многие из них, например, супруги Барбара и Людвиг Майер, до сих пор в международном розыске. Те, кому не хватило 23 свинцовых лет, взяли себе новые имена - "Революционные ячейки" и "Класс против класса", навсегда оставив три красные буквы для учебников истории. Финальный аккорд - задержание ветерана RAF Вольфганга Грамса и его подруги Биргит, застреливших инспектора антитеррористической бригады. Биргит пишет в тюрьме мемуары, гонорар обещает потратить на нужды немецких политических заключенных.
Для себя

Чаще люди приходят в ужас, реже - в восторг, сталкиваясь с чем-то абсолютно непонятным. Биографии Ульрики и Гудрун, как и многих других RAFовцев, необъяснимы с привычной, горизонтальной, системной точки зрения. И сколько бы не говорил сегодня Хорст Малер: "Мы создали дополнительный способ контроля за властью - страх перед бомбой", очевидно и другое: RAF создавался сначала для себя, а потом уже для тех, кого они часто называли "толпой зомби" или "тупыми статистами системы". Ощущали себя как орден, как инопланетный десант в космическом захолустье, населенном "рыночными питекантропами", и всё больше наполнялись сладким и опасным чувством избранности. Они везде были чужими, даже в партизанской Палестине, и им оставалось лелеять ту изначальную "заброшенность", которую Хайдеггер считал главным чувством, отличающим человека от животных. Конечно, их целью было не воплощение утопии, но сама борьба, конфликт, джихад, превратившийся в смысл жизни, а марксизм для них - это универсальный язык, который их вдохновлял и оправдывал. "Перестать стрелять - значит предать себя и снова стать животным", - фраза из дневника "красноармейца", застреленного при задержании. Многие из них равнялись на русских народовольцев-бомбометателей. То есть им было прекрасно известно, что в этом сюжете герой с самого начала обречен, и смысл его деятельности реализовывается много позже его трагической смерти.