Излюбленная тема современных либеральных публицистов, в том числе и Лимонова – это ограничение «путинским режимом» политических свобод. К их числу обычно относят установление власти контроля над СМИ, отмена всенародного избрания губернаторов, укрепление власти президента. Особое возмущение  политических маргиналов вызывают новые законодательные установления, фактически ставящие крест на существовании и участии в выборах мелких партий: установление минимальной численности, необходимой для регистрации, в 50 тысяч человек, повышение проходного барьера с 5 до 7 %, запрет на создание избирательных блоков. Можно подумать, что если бы в России была такая идеальная парламентская система, как в Швейцарии, то все бы бросились голосовать за лимоновскую команду юниоров или за Демсоюз Новодворской.  Лимоны на русской почве не произрастают (о чем свидетельствует ничтожно малый процент голосов, полученный Э. Лимоновым на всех выборах, в которых он участвовал), Новодворские с Каспаровыми тем более. Но почему-то мелкие фюреры полагают, что  невозможность удовлетворить для них свои политические амбиции путем получения на выборах 0,5 процента голосов является проблемой, которая должна волновать весь народ. А народу и дела нет до этих фюреров, потому что согласно всем вопросам общественного мнения подавляющее большинство жителей России выступают за одно- или двухпартийную систему либо вообще не видят смысла в существовании партий и проведении выборов. Но эту статью я бы хотел посвятить не мелким фюрерам и их проблемам, а поставить вопрос шире: а нуждается ли наша страна вообще в партийно-парламентской системе? Если эта система действует на Западе и дает разнообразные мутации при попытках ее внедрения в странах Азии и Африки, то почему она должна быть у нас? Почему мы должны все время прислушиваться к окрикам  правителей Запада, одержимых болезненным  демократическим мессианством типичного иудеохристианского толка. 

 

Смею утверждать, что партийно-парламентская система  является чуждой и неприемлимой для нас, ее должна полностью заменить автократия. Не в сборище городских сумасшедших от лимоновской НБП, Концептуальной Партии «Единение» и партии Грабового ДРУГГ в Госдуме нуждаемся мы, нет, нам  нужна власть единоличная и неограниченная, мощная и справедливая! Это наша историческая традиция, наша архетип (то, что Э. Лимонов с таким презрением называет «русским адатом»), и от этого ни куда не деться.

Желающие отыскать следы демократии и парламентаризма в истории России  любят вспоминать Новгородскую вечевую республику. В свое время декабристы, составляя свои   прожекты преобразования жизни в России, внимательно изучали истории Новгорода. Крайние националисты и расисты среди русских патриотов, например, А. Широпаев,  и сейчас противопоставляют хороший «расово чистый» Новгород  «азиатской и расово смешанной» Москве. Для многих  ультранационалистов-германофилов, как и для либералов, Москва вообще стала бранным словом.

 

Однако, я склонен вслед за Л. Н. Гумилевым считать, что подлинная наша история начинается именно с Московской Руси, где-то примерно с 1300 года. Гумилев всегда указывал, что было бы ошибкой смотреть на жителей Киевской Руси как на  чуть ли не наших дедов, напротив, они относятся к нам также, как древние греки к современным. И Новгород был как раз последним этническим осколком Древней Руси, в 1478 году включенным великим князем Московским  Иваном III  в состав нового суперэтноса. Как пишет Лев Николаевич, «пример Новгорода – это блестящий пример умирания этнической системы, при котором, как правило, исчезают не сами люди, . Люди-то как раз остаются и входят в состав новых этносов, но окончательно исчезает определенная система поведения, некогда связывавшая этих людей воедино, делавшая их «своими». Вместе с независимостью Новгорода исчезли все стереотипы поведения, характерные для вечевой Руси…». Новгородские «демократы», хотевшие перекинуться на сторону Литвы и просившие у нее помощи, оказались плохими воинами. После непродолжительного сопротивления (битва на реке Шелони) Новгород подчинился  великому князю Московскому, а  тогдашний символ «демократии» - вечевой колокол – был снят и увезен в  Москву.   С. М. Соловьев приводит слова летописи:  «Иоанн III потребовал от новгородцев, чтоб государство его было такое же в Великом  Новгороде, какое оно в Низовой земле, на Москве: тогда новгородцы просили, чтоб великий князь объявил, как его государству быть в Великом Новгороде, потому что Великий Новгород низовского обычая не знает, как государь держит свое государство в Низовой земле. На это Иоанн отвечал: «Наше государство таково: «Вечу не быти,  посаднику не быти, а государство все нам держати».

 

И именно для Московского государства автократия была характерна с самого начала. Часто отечественную политическую традицию выводят из Византии, отсюда известный термин «византизм». Согласно Константину Леонтьеву, создавшему этот термин, византизм в политической сфере означает самодержавие, в религиозной – восточное христианство (православие), в нравственной – отрицание западного индивидуализма.  После падения Константинополя в 1453 году у православной церкви были веские причины для того, чтобы  способствовать созданию на Руси  мощного автократического государства во главе с царем, главной из которых являлось то, что она оставалась единственной крупной и независимой православной страной. Первым из московских властителей именовать царем себя начал Иван III, женившейся на племяннице последнего византийского императора Софье и перенявший в качестве герба двуглавого орла. Но лишь его внук Иван Грозный узаконил эту традицию, официально помазавшись на царство. Однако связь с Византией была  чисто духовной и символической. Никто из московских князей никогда не бывал в Константинополе.  Более важное значение в становлении московской политической традиции являлись отношения с Золотой Ордой (ставшей при хане Узбеке мусульманским государством),  в чью столицу Сарай часто приходилось ездить князьям.  Налоговая система и курьерская служба были прямо заимствованы у  Орды. Поэтому слова «таможня», «казна», «алтын», «ямщик»  имеют татарское происхождение. Но главное  - была перенята традиция единовластия. Можно сказать, что  Московское государство стало полноправным преемником Золотой орды. Многое указывает на то,  что первые цари считали себя наследниками ордынских ханов. Во время последнего наступления на Казань и Астрахань, которые, по сути дела, были таким же обломками Орды, как и Московия, Иван Грозный называет их своей вотчиной, такое заявление значило лишь то, что он смотрел на себя как на наследника власти Орды. Титул «белого царя»,  который иногда использовался русскими царями в 16 веке, скорее всего был связан с «белой костью» - родом потомков Чингисхана и, вероятно, представляет собой стремление подчеркнуть преемственность от  династии чингизидов, управлявшей Золотой Ордой. «Белым царем» на Востоке называли правителя  России вплоть до 1917 года. Интересно и то, что монархизм, присущий русским и до 1917 года и после, столь явно проявившийся в культе Иосифа Сталина, более не присущ ни одному другому славянскому народу. Ну разве он характерен, например, для украинцев,  у которых и государства-то никогда не было, или для поляков, у которых и короля выбирали? Не это ли есть подтверждение правоты евразийской теории, согласно которой русские   по многим своим особенностям духовной культуры ближе к тюркам (с их представлением о «белом царе»), нежели чем к  славянам?

 

Во время правления Ивана Грозного на  развитие России косвенное влияние оказало и политический опыт другого мусульманского государства – Османской  империи. Видным идеологом правления Ивана Грозного был публицист Иван Пересветов, в 1549 году подавший государю свои сочинения, изложенные в виде челобитных.  Проекты реформ, изложенные в его сочинениях,  были направлены к укреплению самодержавия  и ограничению власти бояр.  Пересветов советует царю держать бояр в повиновении  и возвышать служилых людей не по происхождению, а по заслугам.  При этом в своем сочинении «О царе турецком Магмете» он ссылается на положительный опыт Османской империи, где существует сильное централизованное государство и противопоставляет ей позднюю Византию, где при дворе  царило засилье вельмож. Строгий суд и жестокие казни прославляются  здесь как достойные подражания.  Влияние Пересветова на деятельность Ивана Грозного было столь сильно, что раньше даже думали, что  «Пересветов» был псевдонимом самого царя. Однако сейчас доказано, что Иван Пересветов  - это реальное историческое лицо.

 

О влиянии Востока на становление отечественной политической традиции писал в своей работе «Христианство и идея монархии» один из ведущих теоретиков евразийского движения  Н. Н. Алексеев: «Власть московских государей получила свое идеологическое обоснование из Византии. В тоже время Московское государство было не только государством православным, но и государством восточным, и монархические традиции Востока внедрялись в него не окольным путем, через Цареград, но непосредственно из азиатского мира. В силу этого черты восточной языческой монархии в Московском  государстве были выражены не менее, если не более ярко, чем в  Византии. И это признается в настоящее время не только «евразийцами», к признанию этого все более и более склоняется современная историческая наука. В непрерывной борьбе с Азией и в постоянном соприкосновении с азиатством Москва естественно проникалась  бытом и понятиями Востока.  Правда московские цари любили ссылаться на римских и византийских императоров, на Августа и Константина; но в их придворном быту, в управлении не было тех республиканских повадок, которые давали себя знать и в языческом Риме и в христианской Византии. Московское самодержавие походило гораздо более на восточный халифат, на тогдашнюю Турцию. Московская мода на все восточное, прямое увлечение Турцией, впечатления, вынесенные от соприкосновения с татарскими завоевателями  наложили на Московское государство  те чисто восточные черты, которые так поражали в нем господствующих иностранцев».

 

 Влияние Востока в целом благоприятно сказалась на развитии России. Либералы, конечно, могут говорить о том, что она привила нам «рабство, унижение, бесправие личности». Но давайте сравним судьбу двух государственных организмов: Московского государства и Речи Посполитой (что переводится как «Республика»), в которую в 1569 году объединились Польша и Литва (Люблинская уния), на протяжении долгого времени боровшихся друг с другом.  Московское государство с его «рабством  и бесправием личности»  крепло и расширялось с каждым столетием, пока не стало Российской империей – одним из величайших государств в  мире. Речь Посполитая с ее шляхетскими вольностями и демократией, напротив, хирела и слабела, пока не была в конце 18 века разделена между Россией, Австрией и Пруссией. Это отмечал еще С. М. Соловьев: «Усиление Северной Руси вследствие нового порядка  вещей обуславливает   успешную борьбу ее с королевством Польским».  И сейчас Россия, чтобы там не говорили,  остается великой державой, в то время как воскресшие и освободившиеся от «коммунистического ига» Польша и Литва  находятся на положении американских шестерок (интересно, что «свободная Литва» поставила в Европе рекорд по количеству самоубийств).

 

Любители парламентаризма могут отыскать еще одно доказательство, что демократия вовсе не была чужда отечественной политической традиции – это Земский собор (вернее, просто, Собор). Ранние славянофилы 19 века (которые на самом деле были разновидностью западников, ибо оценивали  российскую историю через призму западной философии) положительно оценивали это учреждение и  даже мечтали о возобновлении его деятельности. Советские историки обычно проводили параллели между Земскими Соборами в России и средневековыми представительными органами в европейских странах, вроде Генеральных Штатов во Франции или парламента в  Англии,  считая это подтверждением того, что  и Россия, и европейские страны равным образом проходили  такую стадию своего государственного развития, как сословно-представительная монархия. Однако такое сравнение некорректно. В Европе деятельность представительных учреждений была, если оценивать по временной шкале, нормой, а в России – исключением. Так, английский парламент, возникнув в 1265 году,  работает с небольшим перерывом в 1629 – 1640 годах до сих пор (хотя, конечно, природа и значимость этого  учреждения изменилась). Французские Генеральные Штаты собирались с 1302 по 1614 год, то есть на протяжении трех столетий, после чего следовал перерыв в 175 лет – до Великой Французской революции.  Кортесы в различных государствах на территории Пиренейского полуострова возникли еще в 12 веке (впервые упоминаются в Кастилии в 1137 году). Они играли большую роль в 13 – 14 веке. С установлением абсолютизма  роль их упала, но тем не менее они продолжали существовать и в позднее средневековье и в новое время.  В России же Земские Соборы собирались всего в течение столетия – с 1549 года до 1653 год. Но более важным является различие в природе европейских и российского представительного учреждений. Европейские парламенты были собранием представителей сословий, чьи права и привилегии были законодательно закреплены. Эти парламенты нередко могли спорить с монархом и даже  вступать в конфликт с ним, отказываясь давать деньги на какие-либо предприятия.   Собор же был всего лишь собранием «государевых людей» или «чинов московского государства». Участие в его деятельности было обязанностью, а не правом. Соборы никогда не вступали в конфликт с царем. Поэтому Ключевский был прав, называя Соборы орудием самодержавия. Кроме того, в Московской Руси никогда не было городского самоуправления и городских вольностей, которые сыграли очень большую роль в развитии Европы. Если, например, в раздробленной Германии не было единого сословно-представительного органа, то в городах были выборные магистраты.  Как и на Востоке, города в России были всего лишь военно-административными центрами, из которых царские воеводы управляли окружающей местностью. Первые органы местного самоуправления на европейский лад появились лишь  при Екатерине II, издавшей Жалованную грамоту городам. И то роль их была весьма невелика. Полноценное же местное самоуправление пытались внедрить  в эпоху реформ Александра II в виде земств. Но деятельность земств была столь стеснена, что Ленин назвал их «пятым колесом в телеге российской государственности».  Неудивительно  поэтому и то, что и сейчас население не проявляет особого интереса к деятельности местных дум и горсоветов, выборы в которые часто срываются из-за неявки избирателей.

 

Первые сторонники  либеральных преобразований в России появляются в конце 18  – 19  вв. Удивляет их желание осчастливить «демократией» народ, которого они совершенно не знали и которому все это было совершенно не нужно. Но если  идеи либералов просто были далеки от  населения, то концепции разного рода революционных демократов – Герцена, Чернышевского, Писарева -  с позиции нынешнего времени выглядят вообще смешными и нелепыми. Взять, например, теорию  Герцена насчет перехода к социализму, основываясь на крестьянской общине. И если демократам в различных их вариациях (либеральном и революционно-социалистическом) и удалось увлечь своими идеями часть народа, то отрезвление  быстро прошло.  Февраль 1917 года вызвал хаос и развал, он показал полную  вредоносность игр в демократию на русской почве. Понадобился Октябрь, понадобились «диктатура пролетариата» и чекисты в кожаных куртках, чтобы возродить и укрепить российское государство, пусть даже с другой  идеологией, под другими знаменами. Поэтому Октябрь   - это вовсе не продолжение Февраля, а прямая его антитеза. Но это возвращение ни к романовской монархии, с ее Госдумами и ускоренным развитием капитализма.   Скорее было возвращение к архетипам еще той, Московской Руси. Как говорил один из героев романа Б. Пильняка «Голый год», «Сейчас же после первых дней революции Россия бытом. Нравом, городами пошла в XVII век… В России не было радости, а теперь она есть… Революции, бунту народному не нужно было – чужое. Бунт народный – к власти пришли и свою правду творят – подлинное русские подлинно русскую».   От  Октябрьской революции прямая дорога вела к «красному самодержавию» Иосифа Сталина, к еще невиданному расцвету российской государственности. При нем те абсолютистские тенденции, которые были присущи нашему государству, начиная еще с Ивана III, достигли своего апогея. Если в России всегда традиционно государство играло большую роль в экономике, то при Сталине вся экономика стала государственной, если бы характерна автократия, то теперь все затмевал абсолютный миф абсолютной личности. Колхозная система была фактически более успешным и законченным выражением военно-аграрного коммунизма,   прообразом которого являлись военные поселения графа Аракчеева.   Интересно, что для Советского государства той поры было характерно даже в какой-то мере сословно-кастовое деление. На самом верху были бывшие профессиональные революционеры, игравшие роль жрецов, во главе с обожествляемым верховным правителем – сначала Ленином, этим культовым первопредком советского человечества, а затем Сталиным, «отцом народов».  Ни один Романов в 19 веке не мог казнить и миловать по своему усмотрению так, как это делал Иосиф Сталин. С другой стороны, например, колхозники даже не имели паспортов и были своего рода людьми второго сорта. До 1936 года, когда была принята новая конституция, полагалось,  чтобы на республиканском съезде советов один делегат представлял 25 тысяч городских избирателей (прежде всего рабочих)  - и  125 тысяч сельских. При этом избирательный закон был построен так, что городские советы имели право посылать от себя непосредственно делегатов  на различные съезды советов, начиная от уездных и губернских  и кончая съездами самого Союза.  Сельские же советы  были лишены права выбирать от себя делегатов непосредственно. Депутаты от крестьян могли пройти в высшие  республиканские съезды  только в том случае, если они избраны на  губернские или уездные съезды советов.    Хотя выборы и были чистой формальностью, но все же показательно! Еще ниже, на положении низшего слоя, находились «враги народа», влачившие жалкое существование в лагерях ГУЛАГа и воздвигавшие огромные, циклопические сооружения. Все это заставляет думать ни о «светлом будущем» с его всеобщим благосостоянием и уравниванием,  о чем мечтали Маркс или Герцен, а больше напоминает  великие, загадочные и совершенно «антидемократические» цивилизации Древнего Египта или Месопотамии. При этом сталинское государство оказалось вполне жизнеспособным, оно  устояло перед германским нашествием, в то время как европейские демократии или недодемократии (вроде Польши) рушились, словно карточные домики, при первых же ударах  стальных армий Третьего Рейха.

 

Основная беда СССР заключалась в том, что его идеология полностью не соответствовала его экзистенции. Существовала абсолютная разница между тем, чем был Советский Союз и тем, чем он хотел казаться. В  Третьем Рейхе, как и в муссолиниевской Италии, в франкистской Испании и Эстадо Ново («Новом государстве») Салазара такой разницы не было.  Советские идеологи не осознавали и не пропагандировали выгоды и преимущества тоталитарного строя,  не пытались  узаконить существующий порядок, а вместо этого твердили про какую-то «советскую демократию». И поэтому, когда обнаружилось, что демократии то никогда и нет, это означало идеологическую катастрофу. Для народа в этом не было ничего страшного. Пусть в СССР и была одна партия, а выборы были сведены к формальности, однако уровень личной безопасности и защищенности был намного выше, чем в странах Запада, не говоря уже о современной России, где еще никак не могут наиграться в демократию. Советские люди вовсе не чувствовали себя какими-то рабами или никому не нужными изгоями, хотя у них и не было возможности заниматься политиканством, как  у жителей стран Западной Европы и Северной Америки. В советское время даже существовало некоторое подобие западного «гражданского общества», когда многие люди без всякой указки сверху организовывались и проводили кампании за сохранение памятников старины или против проекта поворота сибирских рек.  В печатных СМИ велись разнообразные дискуссии, пусть они и не могли касаться основ  государственного курса и государственной идеологии. Но и в Америке вряд ли кто-то открыто смеет выступать против основ «американской демократии». А попробуй там  сказать что-то неодобрительное в адрес негров? Наконец, уровень культуры был тогда несравненно выше сегодняшнего. Сравним замечательные советские фильмы, которые  сохраняют свою популярность в течение десятилетий, и нынешние мыльные сериалы, которые забываются на следующий же день.

 

Тем не менее, очередной демократический соблазн, как и вначале 20 века, вновь ненадолго охватил наш народ. Время правления Б. Ельцина с его развалом государства, национальным мазохизмом и либеральным шабашем, когда все поливалось грязью, продавалось и разрушалось, что  было цельного  – это пожалуй самое несчастное и отвратительное время в нашей истории.

 

Тем не менее я хотел бы обратить внимание на один парадокс. Ельцин, проводя   антинациональную политику, занял тем не менее глубоко национальную позицию «русского царя – автократора». Именно поэтому он успешно держался у власти, а оппозиция  с ее «соборностью» и «властью Советов» потерпела поражение и в 1992, и в 1993 и в 1996 годах. В 1998 году она вообще ничего не смогла предпринять, хотя казалась судьба давала ей все карты в руки. Тем более образ автократора, «хозяина земли Русской» успешно использовал В. Путин.

 

Все попытки атаковать «путинский режим» в лоб, обвиняя его то ли в возвращении «самодержавия», тол и «совка», могут быть только неудачны, у народа они не встречают отклика. Демонстрации и митинги с призывами «долой царя Путина» не набирают больше нескольких десятков участников. Народ не верит ни в партии, ни в конституцию, ни в парламент, это все глубоко чуждо нашей душе, но он верит в «царя». Если же вам не нравится этот   «царь», то вы должны попытаться заменить его другим, но не пытаться разрушить сам архетип – это бесполезно. Первые большевики пытались и что – на место царей пришли генсеки  с властью не меньшей, чем у царей.  Хотя проблема нынешней российской системы та же, что и у СССР – ее идеологическая оболочка лицемерна. Вместо того, что бы отправить весь этот деревянный язык либералов на свалку истории (где уже находится деревянный язык марксистов), у нас твердят все про какие-то «права человека» и «гражданское общество»),  заодно придумали термин «суверенная демократия». Да не нужна нам демократия, ни «советская», ни «суверенная». Обо всей этой бесовщине очень хорошо написал  один из величайших мыслителей 20 века А. Ф. Лосев: «Машина бездарна, как бездарна либеральная атмосфера, ее породившая. Разве не бездарен этот парламентаризм,  эта борьба партий, эти выборы, это пресловутое большинство голосов? Машина – также отражает действительность, как современное представительство выражает в Европе и Америке мнение народа. Т. н. «народ» быстро схватывает общие идеи и штампованные слова, легчайшим образом обобщая факты, которых он не знает, и составляя представления, к которым он не способен». Нам нужен РУССКИЙ ЦЕЗАРЬ, а не партийная возня и парламентская говорильня. Речь, конечно, не идет, чтобы возвратиться к романовской монархии. Важен сам принцип, а не его конкретное воплощение. Ведь сама монархия менялась с течением времени, и весьма значительно. Монархия Ивана Грозного отличается от монархии Александра III не менее сильно, чем последняя от  нынешнего президентства. А принцип один и тот же – автократия.  Ни «демократией» и «правами человека» всегда стояла Русская Земля, а властью цезаря, «мужа сильного».