Подобный тип образования крупных государственных объединений под видом союза вообще очень характерен для формации собственников. Это союзническая империя, когда вассальные государства постепенно превращаются в завуалированных подданных.  Интересно, что современная демократическая империя – США – строит свою гегемонию по схожей схеме. Их союзники, внешне сохраняющие все атрибуты независимых государств, тем не менее подвергаются жёсткому контролю со стороны метрополии, распространяющемуся не только на их военную стратегию и внешнюю политику, но и на политическое устройство, и экономику «подшефных» стран. Стать долгосрочным союзником США фактически означает превратиться в подданного. Характерно, что такая модель господства не возможна без идеологии. США использует идею насаждения во всём мире демократических ценностей. Афины строили свою империю под флагом единства греков в борьбе с персами.

 

Своего апогея афинское государство достигло в период правления Перикла. На этом периоде следует особо заострить внимание, потому что процесс становления демократии при Перикле достигает своей кульминации. Собственно, только при нём афинский строй становится в полной мере демократией – правлением в интересах большинства граждан. Но именно пик развития этой системы уже содержал в себя зёрна собственного отрицания, которые затем неизбежно приводили все античные демократии к кризису и краху.

Биография Перикла характерна для многих лидеров демократов. Родился он в 492 г. до н.э. Мать его происходила из знатного рода алкмеонидов – аристократического клана, давно перешедшего на сторону демоса, что среди античных демократов было нередким явлением (например, вождь римских популяров Юлий Цезарь тоже был выходцем из древнего патрицианского рода). Карьера Перикла началась, как и у большинства политиков античности, в армии – он заслужил авторитет у граждан в походах афинского ополчения. Был другом вождя демократической партии Эфиальта, с которым они вместе провели через народное собрание радикальный закон об ограничении власти ареопага, бывшего оплотом земельной знати. Из ведения этого властного института изымалось большинство судебных функций и переходило к пританам, где преобладали сторонники демократов.

Эфиальт был убит в результате покушения – явное свидетельство того, что политическая  внутриполисная борьба в Афинах никогда не снижала своей остроты. Возглавил демократов Перикл, и он сразу же нанёс удар своим политическим врагам – аристократам, проведя через народное собрание решение об изгнании из города лидера их партии  - Кимона. Будучи вождём демократической партии, Перикл оказался, как и многие деятели античной эпохи, кладезем талантов – выдающийся политик, полководец, государственный деятель и организатор. При нём Афинская морская империя достигла пика своего могущества. На протяжении пятнадцати лет Перикл ежегодно избирался на пост стратега, постепенно превратившись из вождя партии демократов в вождя всех Афин.

Целый ряд его законов вывел полис на совсем новый уровень развития гражданского общества. Во-первых, при нём были приняты законы, предусматривавшие плату гражданам за исполнение ими выборных должностных обязанностей. Во-вторых, была увеличена плата за службу в войске и введена специальная постоянно действующая боевая эскадра, которая содержалась государством  круглый год.

Несложно догадаться, что подобные, казалось бы, ординарные меры, совершенно изменили положение небогатых слоёв населения города, которые никогда не были причастны к власти.

Они получили возможность не только постоянной службы государству – на должностях и в войске ( именно бедняки служили флоте гребцами), но и возможность получать за эту службу деньги. При Перикле полис фактически «взял на содержание» свою гражданскую бедноту. Благо, что Афины превратились тогда в столицу морской империи и средств на это хватало. К тому же Перикл развернул масштабное строительство, щедро тратя на это казну афинских союзников. Возведение нового Акрополя - многочисленных храмовых комплексов, развалины которых прославляют Афины по сей день, прежде всего давало заработок для не богатых сограждан.

Характерно, что не смотря на широкую социальную политику, параллельно в Афинах был принят закон, ограничивающий возможность получения гражданства. Если до этого гражданские права получал тот, у кого один из родителей был полноправным гражданином, то теперь необходимо было, чтобы ими являлись оба – и отец, и мать. Подобное явление закономерно: когда право на гражданство становится источником материальных благ, доступ к нему всегда пытаются ограничить. Эта тенденция характерна и для современных западных демократий. Чем более социальным является государство, чем более пособий и льгот своим гражданам она предоставляет, тем большими бюрократическими рогатками огораживает оно это гражданство от желающих его приобрести.

Именно афинскую демократию эпохи Перикла можно назвать демократией как таковой, поскольку широкая имущественная олигархия, правившая в городе, ради прочности государства, с чьим процветанием она была неразрывно связана, научилась делиться своими привилегиями с большинством граждан, коих, правда, по отношению к общему числу жителей города становилось всё меньше и меньше.

 Затем по подобному пути материальной поддержки гражданской бедноты ради политической стабильности, который впервые обозначил Перикл, пошло большинство других крупных античных полисов. Но этот этап, знаменуя собой венец демократии и складывания некоего аналога «социального государства» нёс в себе зародыш и многих негативных явлений, которые впоследствии приведут к упадку античного полиса.

 Эти новшества фактически обозначили переход полисной общественной системы от второй стадии развития к третьей и, фактически, к упадку.  Для третьей стадии характерна концентрация капитала: имущество, собственность и торговля крупных полисов начинают постепенно сосредотачиваться в руках у достаточно небольшого количества  купеческой знати, которая, чтобы спокойно править, начинает «подкармливать» гражданскую бедноту бесплатными подачками: хлебными, денежными, устройством зрелищ и развлечений для граждан. От них постепенно перестали даже требовать работать за эти подачки (дешевле было купить рабов), и служить в армии (проще было нанять наёмников)

Подобная политика позже привела к образованию слоя античного охлоса – городских голодранцев, которые, постепенно привыкнув жить за счёт государства, уже ни чем более и не хотели заниматься. Ущемлять же их в правах был опасно, поскольку этот слой, которому нечего было терять, легко вспыхивал на мятеж и мог поставить любой город «на уши». Власти и городские богачи вынуждены были заискивать перед беспокойным «охлосом». Поскольку воевать большая часть городской бедноты тоже перестала стремиться, все богатые города стали комплектовать свои армии из команд лихих наёмников, выходцев из разных полисов (очень ценились в этом качестве спартанцы – те, кто разорялся у себя на родине, часто подавались в наёмники). Отряды наёмников напоминали кондотьеров более поздних эпох, готовых за деньги воевать за кого угодно и неустанно стремившихся к грабежу.

 На основании этой стадии эволюции собственности – упадка собственнической формации сложилось представление о трусливости буржуазии и богачей. Действительно, буржуазия становится трусливой, когда происходит концентрация капитала, и вместо масс мелких собственников образуется узкая сверхбогатая прослойка, зажатая как между молотом и наковальней между слоем бедноты и кастой воинов – профессиональным войском.

Концентрация капитала неизменно приводит к ослаблению класса собственников - они становятся чересчур заманчивой жертвой для вымогательства, уменьшаясь численно и  сильно богатея при этом. Буржуазия в эту пору своего заката теряет обычно присущую ей воинственность и агрессивность.  Своё спасение от экспроприации богачи видят, как правило, в приходе сильного правителя, который защитит само право собственности от желающих его попрать. Но появление лидера, опирающегося на военную силу, знаменует собой закат правления собственности и постепенное торжество касты воинов.

 В Греции параллельно с упадком античного полиса начинается расцвет наёмничества –  складываются специальные рынки, где можно было приобрести себе «солдат удачи» оптом и в розницу; хоть частную армию. Причём услугами этих рынков постепенно стали пользоваться не только богатые греческие города, но и другие государства – например Карфаген. Даже персидский царь имел гвардию из греческих наёмников.

Интересно, что с распространением наёмничества в период упадка собственнической формации, в жизнь античного общества входит новая социальная прослойка - каста воинов. В классический период Греции, до начала упадка практически не было слоя людей, для которых война была бы единственным занятием. Даже спартанцы были ещё и землевладельцами и, как правящий слой, занимались управлением своего полиса. В остальных же городах-государствах армии комплектовались из обычных граждан,  которые вне походов занимались мирным трудом. Наёмник же (профессионал войны, для которого единственный источник существования –  это продажа своей способности к насилию) был для греческого мира новым социальным персонажем. Властная корпорация профессиональных воинов характеризуется тем, что несмотря на свою немногочисленность относительно других слоёв населения, она всегда максимально сплочена и часто может выходить из подчинения, стремясь к захвату власти. И действительно, именно командиры наёмников, либо политические лидеры, которые использовали наёмные отряды в своих целях, постепенно начинают захватывать власть во многих городах-государствах Греции позднего периода.  Ни трусливые богачи, ни мятежный, но плохо управляемый охлос в борьбе за власть не могут ничего противопоставить небольшим, но сплочённым группам профессиональных воинов. В Греции начинается этап так называемых поздних тираний: правление единоличных вождей, опирающихся на отряды наёмников.

Это симптом заката собственнической формации, поскольку любая из каст может править только в ущерб другим кастам. Победив, воины неизменно подчиняют себе другие правящие элиты, прежде всего касту собственников. Греция в тот смутный период была готова к объединению мечом. Начался этот процесс с Пелопоннесской войны, - закончился с завоевания страны македонским царём Филиппом.

Выше уже упоминалось о том, что Пелопоннесская война была вариантом общегреческой гражданской войны между двумя стадиями развития собственнической формации – землевладельческой и торговой. Это противостояние лишь олицетворялось борьбою двух городов: Афин и Спарты. Конфликт этот, с перерывами тянувшийся с 431 по 404 г. до н.э. распадался на множество фаз: от активных боевых действий двух коалиций до шаткого мира.  Эта продолжительная братоубийственная  война надломила, во многом, силы эллинской нации. Греки устали от перманентных походов, шатких союзов, разорения городов, гибели людей. Страна так и не смогла объединиться под единой властью. Азиатские греческие города снова попали под власть персов.

Но главное – афинская морская держава была сокрушена Спартой и её союзниками. Наиболее передовой город Греции потерпел поражение. И несмотря на то, что процветание  афинского полиса  и даже его морской союз позже были восстановлены, такого могущества, как при Перикле  Афины уже не могли достичь, и постепенно сместились на периферию античной истории.

Почему это произошло?  Выше уже упоминалось о том, что подобных передовых городов, как Афинская республика было не много. Остальная Греция находилась на аграрной стадии развития. К тому же все подобные развитые центры ремесла и торговли жёстко друг с другом конкурировали: допустим, ближайшие к Афинам крупные торговые фактории Коринф и Эгина были злейшими врагами афинян. Это предопределило то, что несмотря на свою силу и морское могущество, в целом для всей Греции Афины были чересчур слабой осью притяжения, а удельный вес их недоброжелателей был чересчур велик.

Это положение усугубляло ещё и неприкрытая гегемонистская политика афинских демократов и крайний авантюризм их вождей. Афиняне чересчур жёстко эксплуатировали своих союзников, превратив их фактически в подданных. Попытки отделиться от союза жестоко подавлялись. Это дало Спарте возможность в борьбе с Афинами использовать популярный лозунг свободы греческих полисов от диктата. Военная экспедиция Афин на Сицилию – 413 год до н.э., носившая характер явной авантюры, привела к гибели лучшей части армии и флота республики, в то время как спартанцы на персидские деньги смогли обзавестись своим собственным флотом. К тому же со смертью Перикла (он умер от чумы во время осады своего города спартанцами) в политике не осталось личности сравнимого с ним масштаба.

Оскудение Афин великими политиками после смерти Перикла было следствием уже наблюдавшегося в ту эпоху упадка полисных (гражданских) морали и духа. Племянник Перикла - Алквиад уже являл собой тип личности грядущей эпохи эллинизма. Это уже  некий «общечеловек», а не гражданин и патриот своего города. Алквиад, будучи  талантливым полководцем, в выгодные для себя моменты свободно переходил на сторону врагов Афин – спартанцев, персов, а затем обратно на сторону соотечественников..

Опустошение Пелопоннесской войны подготовило торжество касты воинов и новой эллинистической эры, идущей на смену классической эпохи городов-государств. Греция была покорена извне – царством, правда, не персидским, а македонским. Отличие было только в том, что македоняне усвоили эллинскую культуру. Царь Филипп также заимствовал у греков и их главное военное достижение - фалангу (плотный строй тяжеловооружённых воинов). Македонский монарх усовершенствовал эту модель военного строя, внеся в него азиатскую массовость и плановый подход. Увеличив плотность рядов и удлинив копья, он создал совершенно непробиваемую военную машину, хотя несколько медлительную и неповоротливую. Затем его сын – Александр Македонский вывел македонскую фалангу на новый оперативный простор широких равнин Азии, где она оказалась совершенно не сокрушима.

 По своему внутреннему устройству Македония была типичным восточным царством с немалой ролью военной аристократии почти феодального типа. Знать в этом государстве, подобно средневековым рыцарям составляла тяжёлую кавалерию.

 Царь Македонии Филипп, покорив Грецию, создал совершенно новый тип общества, который сочетал в себе, как восточные (военно-феодальные) элементы, присущие касте воинов, так и свойственные касте собственников гражданско-полисные отношения. Так, по отношению к своим подданным македонцам Филипп выступал, как их законный и наследственный монарх. По отношению же к грекам он был полководцем – главой союза греческих полисов, как и прочие греческие союзы, сохранявшие самоуправление городов и гражданские права. Идеологическое обоснование подобного союза было во многом аналогично предыдущим – необходимость единства эллинов для победы над их исконным врагом – Персидской империей.

И здесь необходимо некоторое теоретическое отступление.

Что же представляет собой тот тип общественного устройства, который принято в науке определять эллинистическим, и который впервые создал царь Филипп, объединив своё монолитное царство с рыхлым союзом греческих городов-государств?

 Именно эта форма государственного устройства восторжествовала позже в Азии, куда  её принёс своими завоеваниями сын царя Филиппа – Александр Македонский.

Определить подобные общества можно, как широкий симбиоз азиатских традиций: в государственном устройстве, экономике, культуре с привнесённым извне греками собственническими отношениями - полисными, гражданскими. Причём элемент азиатский в эллинистических государствах непрерывно возрастал, а греческий убывал с разной скоростью и интенсивностью (что также зависело как от близости к самой Греции, так и от количества эллинов в стране).

 Завоевание Греции македонским царством есть закономерный финал упадка гражданского полиса вообще и системы собственнических отношений.

Третья – последняя стадия развития собственнической формации, как уже упоминалось, неизменно и во все эпохи приводит к выделению из разлагающихся отношений собственности групп профессиональных военных – касты воинов, рвущихся к власти и подчиняющих себе все прочие властные элиты (касты).Элита же касты собственников сама, в результате процесса концентрации капитала истончается, слабеет и ищет защитника в виде фигуры единого лидера, чаще всего полководца  или военного вождя.

В Греции такой деспот - покровитель богатых пришёл извне в виде царя Македонии. Но он мог бы быть и каким-либо удачливым полководцем, как это случилось позже в Риме. Так система правления касты собственников завершает свой цикл и наступает торжество касты воинов – образуются мегагосударства, по типу империй.

Интересно то, что современная Западная цивилизация переживает тот же троичный цикл развития и упадка, что и классическая Греция, а позже и Рим. Так же монополизация капитала в современную нам эпоху ведёт к его сверхконцентрации. Государства Западной Европы и Северной Америки переполняются паразитирующими слоями, живущими в значительной мере на государственные пособия, как и античный охлос. Постепенно возрастает удельный вес элиты касты воинов – государственной бюрократии и силовиков. Современный Запад ждёт своего вождя – императора, подобного царю Филиппу македонскому или Юлию Цезарю.

 Ведь для упадка собственнической кастовой формации всегда  характерна сильная единоличная власть удачливого правителя, опирающегося на военную силу.

Но следует отметить, что подобная  компромиссная форма авторитарной власти, при переходе от собственнической формации к  правлению касты воинов, всё же сильно отличается от азиатской деспотии. Власть правителя здесь велика, но не абсолютна – он в значительной мере вынужден опираться на закон и коллегиальные органы, или считаться с ними. В то время, как в чистой воинской формации деспот сам является единственным источником права..

Режим подобного типа, как компромиссный между кастой воинов, представляющих армию и государственную бюрократию и кастой собственников, представленных буржуазией  и её коллегиальными органами можно назвать  -  «цезаризмом». Наиболее полно воплотилась такая компромиссная межкастовая система в Римской империи эпохи принципата и Европе в период правления Наполеона Бонапарта и вообще в бонапартизме, как явлении.

Бонапартизм (он же цезаризм) – это режим равновесия между государством (кастой воинов) и крупной собственностью, которая ищет защиты для себя в сильном единоличном правителе.  Характерно, что режимы подобного свойства могут качнуться, как в одну, так и в другую сторону. Либо собственность победит, и диктатора сменит власть коллегиальных органов и дальнейшее усиление власти собственников. Либо право собственности будет окончательно задавлено и государство эволюционирует в классическую восточную деспотию, то есть в военно-бюрократическую систему с властью обожествляемого вождя (как это случилось позже в Римской империи). И в этом радикальное отличие режима сильной личной власти бонапартистского типа от восточного деспотического правления.  Бонапартизм, будучи компромиссом между властными элитами, опирается на право и закон. Лидер здесь, как правило,  позиционирует себя как блюститель права : «президент гарант конституции» - такова общая формула государств с сильной исполнительной властью. Восточный же тип единоличного правления, воплощаемый в военно-бюрократической системе касты воинов подразумевает, что лидер не только не может быть ограничен каким либо законом, но сам деспот является единственным источником права – его воля и есть закон. Естественно, что при таком подходе к власти обожествление вождя на Востоке выступает важнейшим принципом - поскольку когда один человек становится воплощением права, появляется необходимость его авторитет  санкционировать сверхъестественно. Обожествление лидера (приписывание ему особых сверхчеловеческих свойств) – это своеобразный тест на восточную природу той или иной власти.

 

Несложно заметить, что модели эллинистических государств – это, скорее, вариант компромисса между системой собственности (представляемой эллинами и их полисной системой) и феодальными азиатскими взаимоотношениями. Правление античных полководцев – «диадохов» является примером подобного древнего бонапартизма. Причём все эллинистические державы имели отчётливую тенденцию к перерастанию бонапартистских военных диктатур в классические восточные деспотии и царства. Характерно, что державы эллинистического типа (греческо-азиатские) образовались не только в районах, которые попали в сферу завоеваний Александра Македонского. Везде, где грекам удавалось подчинить себе местные племена, складывались государства, совмещающие в себе греческий (пришлый) и туземный элемент, возникали державы, похожие  на эллинистические. Это  Пантикопейское царство  в районе современного Азовского моря, где правила династия царей полугреческих полуварварских – Спартакидов. Сиракузские тираны на Сицилии объединили многие местные племена и островные города, превратившись фактически в царьков.

То есть эллинизм, как сочетание отношений собственности с государственно-феодальными появлялся везде, где греки вынуждены были делиться властью с профессиональной армией и туземной - не эллинской знатью.

 В этом контексте интересна сама фигура Александра Македонского, как основателя эллинистической эры. Замечательным является тот факт, что в детстве учителем этого величайшего исторического деятеля был самый известный философ всей мировой истории – Аристотель. Особо любопытно, что подобное личное знакомство двух столь значимых исторических личностей, видимо, совершенно не повлияло на них. Аристотель и Александр друг друга, скорее всего, совершенно не поняли. Так, великий философ писал свой трактат «Полития» об идеальном общественном устройстве греческого города-государства, словно не замечая, что его ученик своими завоеваниями навсегда уводит в прошлое эру маленьких греческих городков, на смену которым приходят империи и царства. Влияние же Аристотеля и всей традиции греческой теоретической учёности ровным счётом никак не отразилось на личности Александра Македонского. По своему характеру это был типичнейший азиатский царь.

 Поэтому достаточно смешными выглядят попытки апологетов западной цивилизации превратить образ Александра Македонского в некий тип завоевателя-колонизатора, несущего свет греческой цивилизации азиатским варварам. Александр был в гораздо большей степени  азиатским варваром и восточным деспотом, чем даже его отец Филипп. Он не свергал персидскую деспотию, а просто хотел заменить её своей. Всем своим поведением этот великий полководец подчёркивал свою азиатскую природу – носил восточные одежды, окружал себя персидской знатью, ввёл по отношению к себе восточный ритуал проскинезы – упадания ниц перед  собственной персоной. К тому же всячески подчеркивал сверхъестественный характер собственной власти – «обожествлял себя по полной программе». Да и характером он был по восточному  деспотичен – вспыльчив, подозрителен, жесток. Словом, глубокого влияния учителя Аристотеля в характере Александра не просматривается. 
       В своей политике «азиатизации» всего вокруг Александр Македонский надолго опередил время. Поэтому после его смерти ситуация в его империи вернулась на этап назад – от азиатской деспотии к бонапартизму полководцев (диадохов) – компромиссу между греками и азиатами, а не попытке превратить греков в азиатов.  Единая держава развалилась и обломки её начали активно делить эти самые диадохи – полководцы Александра. При этом азиатские народы в этой системе оставались при своём  «феодализме», греки же, составлявшие правящий слой и армию, концентрировались в самоуправляемых городах, сохранявших многие из традиций гражданского античного самоуправления. На развалинах единой империи появилось несколько крупных царств смешанного греко-азиатского свойства. Наиболее крупные из них – Египетская держава Птолемеев и своеобразная «пан-азиатская» империя Селевкидов. Характерно, что азиатский вектор развития этих государств всё таки возобладал и они от военного бонапартизма удачливых полководцев плавно переросли в классические восточные деспотии и военно-бюрократические системы. Этот процесс хорошо наложился на азиатские традиции особенно в Египте, где издревле, с эпох фараонов, существовала развитая бюрократическая система и обычай обожествлять монархическую власть.

Греческая династия Птолемеев удачно вписалась в азиатско-деспотическую модель правления. Империя Селевкидов же была гораздо более рыхлым образованием – шатким конгломератом различных по географическому положению, населению, и традициям  восточных территорий. В отличие от Египта, сохранившего свой классический тип бюрократической деспотии, Селевкидскую державу можно скорее определить как империю  почти феодальную.

Это колоссальное государство представляло собой шаткий союз греческой и азиатской знати. Оно было объединением абсолютно разных территорий с различными политическими статусами без развитой бюрократии, зыбко скрепленным одним лишь военным деспотизмом.

 Это лишний раз подчёркивает, что азиатская деспотия с правлением всепроникающей бюрократии и военно-феодальная система с правлением аристократической знати не есть принципиально полярные политические модели. Это просто разные фазы развития формации касты воинов – бюрократия при децентрализации может превратиться в феодальную знать, феодальная же знать при усилении центральной власти может эволюционировать в  бюрократию. Характерно, что подобное разделение в Древнем Востоке было отнюдь не ново. За тысячелетие до этого Египет фараонов – тотальная военно-бюрократическая держава, боролся с империей Хеттов, бывшей так же, как и держава Селевкидов, рыхлой военно-феодальной империей. Царство Селевкидов, подобно своему древнему прототипу было столь же нестойко, и, просуществовав примерно два века, развалилось на множество государств. Точнее, они от неё постепенно отваливались – Греко-Бактрийское царство на востоке, сменила затем Кушанская империя; Персию захватили парфяне – везде азиатский элемент торжествовал над греческим. Последний обломок великой «паназиатской» эллинистической державы Селевкидов был поглощён Римом.

Таким образом, система эллинизма, начавшись с цезаризма полководцев, совершила эволюцию к чисто азиатской модели общества, как бывает всегда, когда торжествует военное сословие, приобретая безраздельную власть. Характерно, что Римская империя в большем масштабе и с более длительным циклом развитии проделала ровно тот же самый путь. Полисно-собственнические отношения (республику) сменил цезаризм римских императоров (эпоха принципата), затем, после кризиса III века, Римская империя, впитавшая в себя к тому времени множество азиатских элементов, возродилась как классическая восточная деспотия – военно-бюрократическая система (эпоха домината). Торжество азиатских элементов в культуре после принятия христианства привело к гибели античной традиции, как это ранее случилось и в азиатских эллинистических царствах.

Действительно, если рассматривать эпоху расцвета императорского Рима – период принципата – мы можем наблюдать классический военный бонапартизм. Эта система сложилась, как следствие компромисса между кастой собственников – представляемых сенатом в виде сословия патрициев и всадников (крупные землевладельцы и финансовые магнаты) и армией, контролирующей покорённые провинции. Император, как главный полководец, был своеобразным арбитром между кшатрийским элементом (кастой воинов), представляемых армией и собственнической знатью (буржуазией). Правление императоров во многом опиралось на закон. И даже те из принцепсов, которые жёстко конфликтовали с сенатом, никогда не думали отменить этот институт как таковой и стать единственным источником права.

Политическое значение сената плавно сошло на нет позднее, в эпоху домината.

Характерно, что подобные режимы, которые можно охарактеризовать, как бонапартистские: компромисс между кастой воинов и кастой собственников, встречались далеко не только в античности. В Средние века формирование абсолютистских режимов и централизованных государств шло по тому же сценарию, что и правление полководцев в античности. Сильную королевскую власть в противовес феодальной вольнице аристократии всегда поддерживали самоуправляемые города – то есть каста собственников.

Но возникает закономерный вопрос: Что же представляли из себя буржуазные революции, направленные против короля и феодальной аристократии (то есть касты воинов)?

Тут нельзя не отметить, что, свергнув власть феодальной (кшатрийской) прослойки, буржуазия тут же сооружала свою новую касту воинов из самой себя, то есть вступала в союз с новой революционной армией, и выходцы из буржуазных слоёв становились новой бюрократией .

Даже землю, отнятую у помещиков скупали буржуа, становясь таким образом новыми крупными землевладельцами. Естественно, чаще всего на смену королю появлялся новый Бонапарт или Кромвель, который, как в случае с Наполеоном Бонапартом, напяливал на голову корону и пытался создать новую династию. Таким образом, буржуазные революции в национальных государствах не были попыткой вообще избавиться от касты воинов – слуг централизованного государства. Буржуазия просто хотела отнять эту нишу у феодальной знати, чтобы занять её самой, то есть соорудить из себя новую знать.

 По сути, система современных национальных государств, укрепившаяся ныне в Европе и восторжествовавшая во всём мире – есть ни что иное, как компромисс между кастой собственников (буржуазией) той или иной страны и кастой государственных служащих (воинов) –  силовиков и бюрократии.

Для нынешнего исторического этапа подобная модель оказалась оптимальна, поскольку позволяет буржуазии, даже ограничивая себя в чём-то (например, платя высокие налоги), тем не менее использовать в своих целях могучий инструмент национального государства  для  распространения своего влияния в мире. Но насколько прочен союз национальных буржуазий с государственными бюрократиями?

Как и в античной истории, мы и сейчас наблюдаем постепенное торжество бюрократии (касты воинов) над буржуазиями в развитых капиталистических странах. Так, образование современного Евросоюза, в одной из цитаделей капитализма – Европе – есть прямое следствие победы общеевропейской бюрократии над местными национальными буржуазиями. Евросоюз активно вмешивается в национальные экономики – то есть активно подчиняет себе касту собственников. И вообще, создание мегагосударственных образований –  явный признак правления бюрократии,  противоречащий во многом интересам касты собственников. Буржуазия более всего любит концентрироваться в небольших анклавах, где может составлять подавляющую численность и влияние – либо городах-государствах, либо маленьких странах (чтобы не делится своими благами с толпами алчных и бедных сограждан). Таким образом, Евросоюз обречён на два возможных пути его эволюции – либо распада на национальные государства под гнётом экономических противоречий (этот вариант означал бы победу национальных буржуазией над общеевропейской бюрократией), либо  Европу ждёт усиление бюрократии, которая, движимая своей логикой развития, неизбежно превратит континент в социалистическую империю. В этом случае неизбежно и появление некоего нового общеевропейского Бонапарта, который, как это бывало уже в истории,  владея этой важнейшей частью света, обозначит претензии и на мировое господство.

Хорош ли такой вариант развития для или плох России – сложно предугадать. Все предыдущие попытки объединения Европы (их было две: при Наполеоне и при Гитлере) заканчивались вторжением этой объединённой Европы в Россию.

Но и в России, несложно заметить, в последнюю эпоху возобладала бонапартистская модель общественного устройства. Правление авторитарного лидера В. В. Путина в последнее десятилетие по сути представляет собой такой же компромисс между крупной буржуазией (олигархами) и кастой воинов (силовиками).

Насколько прочной окажется такая модель, покажет ближайшая история. Но одно можно предсказать точно: у России, как исторически феодальной, азиатской, военно-бюрократической и социалистической страны (всё выше перечисленные признаки это на самом деле  синонимы), есть только два пути: либо эволюция бонапартизма, как компромисса двух каст  к победе буржуазии (что будет означать распад страны, поскольку, как мы выяснили, буржуазия не уживается в чересчур больших государственных образованиях и их вынужденно дефрагментирует), либо эволюция обратно в классическую восточную деспотию, военно-бюрократическую систему, которая может произойти, как революционным  так и эволюционным путём.

 Тестом на этот «восточный» поворот истории нашего государства будет обожествление лидера страны. Когда к власти в России придёт человек, которому будут приписывать особые сверхчеловеческие качества – гениальность, пророческий дар и т.д. то можно будет уверенно сказать, что азиатско-деспотический вектор развития у нас восторжествовал.

Таким образом, бегло пробежав историю античной Греции, мы выяснили, что в социальном плане те общественные отношения, которые существовали тогда, вовсе не чужды и нашей эпохе. История античности –  это одна из стадий развития собственнической общественной формации – правления элиты собственников. В Древней Греции эта система отношений проделала полный цикл своей эволюции: от самых ранних форм (крупной земельной собственности), до самых поздних  (упадка полиса, зарождения в античном обществе касты воинов, и наконец торжества государственной элиты, выразившегося в приходе на смену городам-государствам крупных империй и царств, которые проделали путь к азиатским феодально-бюрократическим общественным системам). Этот же цикл совершил затем и Древний Рим. Этот же цикл характерен и для современной западной капиталистической цивилизации. Все это позволяет сделать вывод о том, что в человеческой истории все процессы идут циклично, неизменно повторяясь на новом витке.

Но при этом, увеличиваясь в масштабах, эволюция властных общественных систем совершенно не меняется качественно.

 Проще говоря –  все сценарии борьбы за власть в человеческой истории навязчиво повторяются, независимо от эпохи и масштаба событий. Древнегреческий полис переживал те же социальные потрясения, что великий Рим несколькими веками позднее, что и современная многомиллионная Европа спустя тысячелетия.