Он был «человеком без лица» - и это совершенно не без иронии истории, что его мир рухнул именно в тот момент, когда он решился на то, чтобы впервые показать свое лицо широкой публике.

Когда Маркус «Миша» Вольф 4 ноября 1989 года, в 12.10, «не без колебаний», как он признавался, выступил с речью перед сотнями тысяч людей, собравшихся на берлинской Александер-платц, он еще не подозревал, что пятью днями позже будет заявлено начало конца ГДР. Звуки дудок сопровождали это короткое, только несколько минут длившееся выступление бывшего шефа внешней разведки ГДР в эту печальную ноябрьскую субботу. Вольф был в раздраженном состоянии, его слова было трудно расслышать. Это был день, когда, как это ощутил писатель Стефан Хейм, «одним махом было распахнуто окно, после всех лет застоя», после «жонглирования  фразами и бюрократического произвола, чиновничьей слепоты и глухоты» - и Вольф хотел все же в этом участвовать.

Они по-разному воспринимали этот исторический момент: здесь сотни тысяч, которых давно больше не удовлетворяло иметь в окне только щелку, сотни тысяч, которые давно уже хотели распахнуть двери из их «государства рабочих и крестьян» - и там, на трибуне тот Маркус Вольф, долгое время бывший близким приближенным ненавистного министра государственной безопасности Эриха Мильке, но его слова не вызвали отклика у публики. При  том, что это  были совершенно замечательные слова, и скажи он их несколькими месяцами раньше, они произвели  бы сенсацию. Вольф говорил об «иллюзорном мире», в котором жила верхушка ГДР, и о том, что «мы никогда не допустим его возвращения». Он говорил о «мужестве нового типа»,  и об «очень тяжелой работе», которая всем предстоит, чтобы партия смогла «сыграть свою роль на новом этапе развития нашего общества». Некоторый элемент революционной коммунистической риторики старой школы слышится в его словах, вечно молодой дух начала, все еще, еще раз, и только намного позднее Маркус Вольф признал, что «иллюзорный мир», о котором он говорил, искажал и его восприятие. И когда это дошло до него, это было горькое осознание.

А как иначе? Он сам ведь соучаствовал в строительстве этого иллюзорного мира. На протяжении всей своей жизни он делал это, и с глубокой внутренней убежденностью. Он был конструктором высокой квалификации, причем в самой середине холодной войны. И его фигуру окружали мифы. Великий неизвестный. Только в 1978 году на встрече в Стокгольме его «щелкнул» фотограф, и в марте 1979 года его фото появилось на обложке «Шпигеля» - «Шпионы Маркуса Вольфа». Только теперь Запад узнал, с кем он имеет дело. Все это и еще многое другое принесет ему позднее в новой, им так не вполне и понятой Германии с многообразием СМИ по крайней мере то уважение, с которым ему будет легче жить в том мире, который больше ему не принадлежат.

«Бесспорно лучшим шефом разведки в мире» его однажды назвала именно «Иерусалим пост», что о чем-то должно говорить. К этому уважению за его профессиональное мастерство примешалось вскоре впечатление, что ему явно была чужда та посредственная обывательщина, которая, как стало ясно после случившихся перемен, относилась к отличительным чертам правящей элиты ГДР. Его, просвещенного любителя искусства, однажды одна британская преподавательница описала как разновидность «скрытого аристократа Востока». На своем месте он был удивительной и привлекательной противоположностью всем бетонным социалистам с их рабоче-крестьянской ограниченностью.

Почти тридцать лет Миша Вольф был шефом внешней разведки ГДР, руководителем главного управления просвещения (HVA), как она конфиденциально называлась, пока в 1986 году он не ушел в отставку. Можно сказать: в эти годы он не только служил государству, чье руководство было помешано на внутренней и внешней безопасности, он способствовал его стабилизации и определенным способом поддерживал в нем жизнь настолько, насколько это возможно. И он писал историю, немецкую историю. Занимая свою должность, он руководил более чем 4000 шпионов и тем из них, кто оставил самый глубокий след в истории, называют естественно Гюнтера Гильома, шпионившего в ведомстве федерального канцлера, человека, который вызвал падение Вилли Брандта. Ненамного ему уступал Клаус Курон, отвечавший в Федеральном ведомстве по охране конституции за тайные операции против ГДР и одновременно принадлежавший к агентурной сети Миши Вольфа.

К небольшому послесловию, которые иногда угодны истории, относится то, что Вольф и Гильом еще раз встретились как раз вечером 18 марта, в поистине исторический час. Это был вечер того дня, когда в ГДР прошли первые и единственные свободные выборы в Народную палату, и если угодно, демократическим путем был окончательно закреплен конец господства СЕПГ, даже хотя партия к этому времени была уже переименована.

 

Гильом был самым ловким ходом Вольфа, самой его совершенной хитростью во времена существования двух немецких государств именно в тот период, когда на Западе подумывали о новой восточной политике и о «переменах через сближение». Архитектор этого курса, Эгон Бар, говорил годами позже, когда все, что связано с холодной войной, перестало быть таким актуальным, во время дискуссии, что он, Вольф, в некотором смысле являлся нашим сотрудником в области информации – Вольф своей работой способствовал тому, чтобы убедить руководство СЕПГ в готовности к миру Запада и сближении Бонна с Москвой.

Время сглаживает многое. В тот вечер в середине 90-х годов, когда Бар мягко хвалил его, Маркус Вольф усмехался – все же он так всю свою жизнь не был убежден в миролюбии Запада по отношению лично к нему. Вскоре после воссоединения, он, кого на Западе ждал приказ о аресте, бежал в Москву и возвратился в Германию только в 1991 году, после провалившегося путча против Горбачева. «Маркуса Вольфа не задержали, - писала «Франкфуртер Алгемайне Цайтунг», - он явился сам».

В залах суда объединенной Германии он держался с достоинством, как и на шедших одновременно ток-шоу. То, что Маркус Вольф считает себя находящимся в лапах «юстиции победителей», как он ее называл – из этого он никогда не делал тайны. Этим он подогревал эмоции сообщества верных фанатов, которые видели в нем одного из главных борцов за правое дело. Однако «правовое государство»  отнеслось к нему не слишком мягко: в 1993 году верховный земельный суд Дюссельдорфа за государственную измену, сопряженную с дачей взятки, приговорил Вольфа к лишению свободы на срок шесть лет. Однако осуждение за государственную измену не имело под собой никаких оснований. В мае 1995 года Федеральный конституционный суд принял решение, что граждане ГДР, которые до объединения Германии занимались разведывательной деятельностью, направленной против правительства ФРГ, не  подлежат уголовному преследованию. В 1997 году он был, наконец, приговорен к двум годам лишения свободы с условным отбытием наказания за незаконное лишение свободы, принуждение и нанесение увечий в четырех доказанных случаях. Вольф назвал это «политическим процессом».

Быть может, это и был момент, в котором пришла к логическому завершению жизнь Маркуса Вольфа – так как он остался верен своему мировоззрению.

Это было мировоззрение человека, который всем обязан коммунизму, не только своей собственной исторической ролью, но и своей жизнью. В 1934 году семья еврейского драматурга и коммуниста Фридриха Вольфа бежала в Советский Союз. Маркус Вольф, которому к этому моменту исполнилось одиннадцать лет, вырос в Москве. Конец войны, который был отмечен двадцатью четырьмя залпами салюта, он встретил, находясь в «огромной человеческой толпе поблизости от Кремля, у него было очень много слез в глазах, и он не был уверен, действительно ли в этот момент открылся путь домой в Германию. Однако уже спустя две недели только после группы Ульбрихта он приземлился в Темпельхофе на борту советского военного самолета.

Вид с воздуха на разрушенный Берлин при прилете на аэродром не  оставлял более его память. Еще на борту самолета обсуждалось, что восстановление разбомбленного города в действительности возможно только на новом месте. Вольф был направлен на «Радио Берлина», располагавшееся на Мазурен-аллее. Его поразило то, как он однажды сказал в интервью «Тагесшпигелю», что «каждый хотел изобразить себя спасителем какого-нибудь коммуниста или еврея». Будучи двадцати двух лет от роду, он задался вопросом: «Тогда где же оставались все те, которые приветствовали возгласами Гитлера, и до конца, буквально до Брандербургских ворот, до самого бункера Гитлера продолжали эту ужасную борьбу?»

На «Радио Берлина» Вольф становится заведующим отдела политикой, он зачитывает комментарии под именем Михаэля Шторма. В ноябре 1945 года вместе с двумя советскими коллегами он едет на процесс над военными преступниками в Нюрнберг. В седьмом ряду «достаточно далеко слева от скамьи подсудимых» он сидит в качестве журналиста, освещающего процесс, почти все 218 дней, пока он длится. 1 октября 1946 года на «Радио Берлина» он произносит текст заключительного комментария.

Это время сформировало политические взгляды юного Маркуса Вольфа, который, до того как началась его карьера в спецслужбах, в 1949 году, после основания ГДР, еще раз вернулся в Москву и был назначен на должность первого советника посольства ГДР.

Так он стал для молодого второго немецкого государства одним из активистов первого часа. Его политической карьере ничто не препятствовало, и это стало ясно много лет спустя, когда журналист из «Юдишен Рундшау» задал ему вопрос, был ли в социалистической Восточной Европе «интегральный антисемитизм». Вольф тогда ответил: «Да, конечно». Но его рассматривали как «пережиток прошлого», «без непосредственного отношения к существующей реальности. Мы были, если Вам угодно, пропитаны идеологией коммунизма, но я при этом никогда не чувствовал себя слепым. Конечно, у нас были шоры на глазах, но несмотря на это я думаю, что то марксистское образование, которое мы получили в школе Коминтерна, не только не отняло у нас способность к самостоятельному мышлению, но, напротив, стимулировало его».

Это есть, если Вам угодно, вопрос о возможности правильной жизни среди лживого окружения. Маркус Вольф рано ответил на него, и внес в ответ только несколько исправлений, в том числе и в своих книгах, как, например, в вышедшей в ранний период перемен книге «Тройка», посвященной его брату, кинорежиссеру Конраду Вольфу. Те, которые оказывались с ним рядом, высказывали свое уважение по отношению к нему. Не раз на публике, например, во время посещения ресторана в Восточном Берлине, официанты и посетители просили у него автограф.

Лидер Левой партии / ПДС Лотарь Биски в четверг нашел несколько похвальных слов для Маркуса Вольфа. Конечно, ничего нового он этим не открыл. Биски сказал, что в Вольфе «нашло свое отражение столетие, которому были присущи крайности. В надежде на другую, более справедливую Германию он, с одной стороны, участвовал в политических злоупотреблениях наиболее недемократических структур во имя социализма. С другой стороны, она сам сделал из этого опыта выводы во времена, когда никто от него этого не ожидал».

Затем Лотарь Биски еще добавил: «Жизненный путь Маркуса Вольфа едва ли мог быть более противоречивым». Но, по правде говоря, здесь Биски заблуждается. Путь Вольфа был на удивление прямым. Маркус Вольф умер ночью в четверг  в возрасте 83 лет в своей берлинской квартире.

 

Аксель Форнбоймен (ТАГЕСШПИГЕЛЬ, 2006), пер. с немецкого Андрея Игнатьева