Философия, которая начинает с субъекта, с фактов сознания, заканчивается с идеей сознания целостного мира духовных ценностей. Философия Ницше достигает своей кульминации при констатации того, что имеется целостный феномен жизни (ein Gesamtphanomen von Leben), целостность жизни, из которого берут начало все наши мысли и деяния. Воля к власти это только другое название этой целостности. Под этой волей мы должны понимать не только субъективный феномен, устремление или порыв воли, но нечто объективное: здоровый порядок как действительность жизни. Целостность организма и целостность жизни, даже бытия вообще, рассматриваются при этом Ницше как тождественные. Различие в размере, которое существует между человеческим телом и космосом, не имеет большого значения, когда мы в обоих случаях не упускаем из вида структуру, которая происходит из корневой природы воли к власти, так как и тело, и космос представляют собой бесконечно сложное многообразие, созданное волей к власти. «Мы можем объяснить себе устройство нашего тела и получить точно такое же представление о нем, как и об устройстве звездной системы, и различие между органическим и неорганическим не будет бросаться более в глаза».

Душа, из которой происходит субъект идеалистов, хочет быть привлекательной и таинственной идеей, но возможно, говорит Ницше, то, на что мы ее научимся обменять, будет еще привлекательнее и таинственнее. «Человеческое тело, в котором все самое отдаленное и самое близкое прошлое всего органического становления обретает живое телесное воплощение, через которое и из которого, кажется, течет чудовищный неслыханный поток: тело это еще более удивительная идея, чем старая душа». Исследуя тело, он проходит сквозь царства природы и истории. Тело это наиболее полное воплощение воли к власти, это тот самый феномен, в котором мы находим все черты этой воли выраженными самым полным образом. По сути дела, философия Ницше является единой хвалебной песнью реальности тела. Это есть философия подлинно эллинского типа.

Но что же есть тело? Оно является политической структурой – аристократией. Не в субъективных идеях и мнениях, не в случайных волеизъявлениях и желаниях выражается воля к власти, но в структуре господства, которую мы называем телом. «Все большая сложность, резкие проявления, одновременное существование развившихся органов и функций с исчезновением промежуточных звеньев, когда достигается совершенство – так проявляется воля к власти в органическом процессе, если ее доминантная, творческая, начальственная энергия расширяет границы ее могущества и в их пределах постоянно упрощает der Imperative wachsend». Жизнь, как мы видели, следует определять как продолжительную форму процессов утверждения силы, где различные борющиеся стороны со своей стороны возрастают не одинаково. Это объяснение Ницше продолжает таким способом, что полностью ясным становится политический характер организма: «В какой мере в повиновении заключается сопротивление; свобода воли полностью не упраздняется. Таким же образом и в приказании заключено признание, что абсолютная власть противника не сокрушена, не поглощена, не упразднена. Повиновение и приказание являются проявлением игры борьбы».

Борьба, которой философия воли к власти объясняет все происходящее, это итак не бессмысленная ярость сил, направленная друг на друга. Она заключает в себе порядок, и следует понять идею этого порядка, если хочешь понять философию Ницше.

И вновь остро ощущается незаконченность системы. И все же в наследии Ницше можно отыскать места, которыми можно закрыть эти пробелы. В органическом существе, гласит одна запись, желать сохраняться не отдельное существо, не субъект, но сама борьба хочет сохранять себя, хочет расти и становиться осознанной. «То, что мы называем сознанием и духом, является только средством и инструментом, благодаря которому не субъект, но борьба желает сохраняться.

Человек есть свидетельство того, какие чудовищные силы могут быть пущены в движение через маленькое существо с разнообразным содержанием (или через многолетнюю борьбу, сосредоточенную во многих маленьких существах). Существах, которые играют со звездами». Итак, имеется еще нечто помимо борьбы: это есть то, что позволяет борьбе продолжаться, что делает возможным существование продолжительных форм живого, что создает органы управления телом, то, что предотвращает, чтобы борющиеся стороны уничтожились и наступил конец. Не может существовать ничего, чтобы находилось вне борьбы – данное предположение не подходит системе, которая изнутри желает представить становление. Не может быть законом то, что устанавливает правила для борьбы – это может быть только равновесием, которое устанавливается в процессе борьбы, через борьбу и таким образом поддерживает борьбу. «Борьба как средство установления равновесия»,- гласит фактически одно из высказываний. Связь с волей к власти требует, чтобы это предложение имело и обратный смысл: равновесие есть средство продолжения борьбы.

По моему убеждению, в приведенном предложении и ему обратном философское размышление о воли к власти достигает своей вершины. Когда мы в другом месте читаем, что положение равновесия никогда не может быть достигнуто, потому что оно невозможно, это не означает никакого противоречия. Так как здесь под положением равновесия следует понимать покой («Если бы покой был возможен, он бы наступил»), слово «равновесие» имеет здесь чисто механическое значение. В противоположность этому предложение о борьбе как о средстве установления равновесия имеет метафизическое значение. Чтобы прояснить это значение, следует сказать, что Ницше подразумевает под борьбой.

Пониманию философской системы Ницше ничто не мешает с таким упрямством, как ложное мнение, проистекающее из неверной интерпретации его трудов, что он неоднократно менял свои взгляды. В действительности, во всей истории философии есть только немного мыслителей, которые с такой убежденностью следовали одной-единственной идее начиная с юности, как Ницше. Не следует обманываться здесь разнообразием способов выражения; в следующем разделе эта, целиком загадочная смена воззрений, получит свое объяснение: тексты Ницше это работы бойца, каждую отдельную работу следует понимать, исходя из позиции бойца, определяемой обстоятельствами соответствующего времени. За сменой позиции остается неизменной основная концепция гераклитовского мира. Какой она открылась юноше, такой же он представил ее будучи взрослым человеком в рассвете сил всего своего существа. Соответствие настолько полное, что предложения из фрагмента о «Философии в трагическую эпоху греков» можно даже использовать для толкования понятия воли к власти.

С поистине чудесной решимостью молодой Ницше сумел освободиться от представлений о нравственности, присущих его времени. У него с самого начала был доступ в мир, который лежал перед ним незатронутым лживыми и мягкотелыми идеями буржуазной гуманности. Не образ вечных символов: жажда борьбы и победы, беспристрастный взгляд на природу мира как одной вечной борьбы сил было тем, что отдалило его от буржуазной морали. Настолько непосредственнее и глубже, чем мистически-музыкальная юношеская работа о трагедии, маленький фрагмент о соревнованиях у Гомера знакомит с его представлениями о жизни. Соревнование он считает самой благородной и самой главной эллинской идеей. Греческий гений, как он признает, liess die gute Eris gelten – ничто не отличает греческий мир так сильно от нашего. Как варварский, как в глубочайшем смысле небуржуазно, но насколько это правдиво, когда в том фрагменте он дает определение: «Жестокость победителя есть кульминация праздника жизни». Понимание жизни и трудов Ницше отсутствует в том случае, если не обращать внимания на то, какую ценность имели для него переживания и идея борьбы и победы. В более позднем предисловии к труду, который ознаменовал его расставание с Вагнером («человеческое, слишком человеческое») самое значимое событие в его жизни блистает перед ним как достижение победы: «загадочная, полная вопросов и вопросов достойная победа, но все же первая победа». В предисловии к «Веселой науке» та философия, которая ставит мир выше войны, обозначается, как симптом болезни. А в «Сумерках богов» («Сумерках идолов» более лучший вариант перевода Gotzendammerung): «Отказываются от великой жизни, когда отказываются от борьбы». В обществе где царит буржуазный гуманизм, борьба рассматривается как нечто недостойное, в лучшем случае как нечто, что следует оправдывать. В этом обществе превыше всего ставится любовь – чувство, состояние души, в любом случае нечто субъективное, и прежде всего нечто многозначительное, что можно понимать как эрос, как секс или как любовь к Богу. Ничто не отражает неопределенности внутреннего содержания буржуазной личности лучше, чем это скользкое понятие. Где amor и caritas в тени банков протягиваются руки – там и есть место этого общества.

Одно единственное слово молодого Ницше ярко освещает относительность этого мира, теоретически основанного на любви, а практически на лжи. «Зависть находит намного сильное проявление у греков. Идея справедливости намного важнее была для них, чем для нас: христианство вообще не знает справедливости». Что означает это слово? Ницше должен быть совсем дома в глубинах другого космоса, чтобы вообще смочь это выразить. Как только христианского Бога начинают представлять в образе справедливого судьи, сразу жизнь христианина начинает ограничиваться актом божественной юрисдикции, днем страшного суда. (…)

Как Ницше приходит к тому, чтобы отказать христианству в справедливости? Благодаря тому, что он полностью погружен в гераклитовское представление о справедливости. В своей глубочайшей основе ему чуждо и непонятно представление о награждающей и наказующей справедливости, представление о суде вообще, на котором присутствует морально обвиняемый, восседающий на троне судья и выносится объективный приговор. Этот способ представлять все в терминах юриспруденции только открывает дорого для вынесения приговора, исходя из разделения на добро и зло. Он относится к типу человека, который неактивен, а исключительно реагирует. Реагирующий человек, человек, исполненный затаенной обиды, исходя из его понимания справедливости, предъявляет свои требования другим. Но быть справедливым это все же занимать позитивную позицию: «Активный, предприимчивый, агрессивный человек на сотню шагов стоит ближе к справедливости, чем реактивный, так как справедливость может быть чем угодно, но только не тем, к чему бы ее хотел свести реактивный человек: средством к прекращению борьбы, к снятию противоречий, к миру. Правовой порядок, который не был бы средством в борьбе структур власти, но средством против всякой борьбы вообще, Ницше называет принципом, враждебным жизни, разрушительным и губительным для человека, признаком усталости, тайной тропой в никуда. Именно эта мораль, которая учит идти этой тайной тропой, мораль добрых и справедливых, которая заключает в себе опасность для будущего всех людей: Наконец справедливость это добродетель последнего человека: «И когда они говорят: я справедлив, это звучит всегда также: «я отомщен!» одолеваемый чувством мести человек, человек, таящий, затаенную обиду, хочет, чтобы все люди были одинаковыми. Но Заратустра учит: «люди не равны, так говорит справедливость».

Неравенство и борьба являются предпосылками к справедливости. Эта справедливость не властвует над миром, над давкой борющихся сторон, она не знает ни вины, ни ответственности, ни судебных процессов, ни обвинительных приговоров: оно имманентна борьбе. Поэтому она невозможна во вселенной где царит мир. Справедливость может быть только там, где силы свободно смешиваются друг с другом. В условиях абсолютной власти, при порядке вещей, которые знают божественного повелителя, в области Pax Romana, нет больше справедливости, так как там нет больше борьбы. Мир застывает там в конвенциональной форме. В противоположность этому Ницше видит: благодаря борьбе справедливость каждый раз принимает новый облик, борьба это мать всех вещей, она делает господина господином и раба рабом. Так говорил Гераклит Эфесский. Но это также и изначальное германское воззрение: В борьбе обнаруживается, кто благороден, а кто нет: благодаря врожденному мужеству господин становится господином, и благодаря своей трусости раб становится рабом. Именно в ней находит свое выражение вечная справедливость: она соединяет и разъединяет, она определяет порядок в мире, она устанавливает все ранги. Так Ницше выводит из ключевой идеи греческо-германской метафизики свое великое учение: не существует единой морали, но есть только мораль господ и мораль рабов.

Не благодаря внешнему акту устанавливается справедливость, но она сама устанавливает себя через свои деяния. Если главная работа Шопенгауера носит название «Мир как воля и представление», так и главная работа Ницше могла бы носить название: «Мир как деяние и справедливость», или короче и выразительно: «Мир как борьба». Последнее название является только другим поворотом в сторону невинности становления. Невинность заключается в том, что нет деятеля для всех дел, но что-то происходит, у чего нет субъекта, цели и причинно-следственной взаимосвязи. Понятие деятеля равнозначно понятию ответственного деятеля. Подлинные деяния этим не исключаются, так как подлинный деятель это борец, это сосредоточие силы, каждый миг выводящее последствия из своей силы. Сосредоточие силы не является ответственным субъектом. Решающее значение имеет исключение сознания и ответственности: в этой идее соединяются все линии философии Ницше. Из нее вытекает nicht-forensische рассмотрение человеческого бытия. Судья над жизнью имеется только тогда, когда имеется дух. Дух не только противостоит жизни, но и находится над ней, и именно он оскверняет невинность борьбы. Теперь ход борьбы определяется не самим борющимися сторонами, но потусторонней инстанцией, для которой решающее значение имеет не сила, а чистая совесть. Если рушится сознание, то рушится и представление о совести и суде, и жизнь снова возвращает себе невинность. Воинственная натура Ницше проявляется не только в его полемических текстах, в его agonalen отношении к Шопенгауеру, Вагнеру и Бисмарку, в отчаянном мужестве, с которым он нападал на самое древнее и почитаемое, напротив, скорее его природа воина определяет характер всех его идей. Исключение forensischen системы является необходимым следствием обстоятельства, что Ницше вплоть до инстинктивного уровня был воином. Это было по-воински, постоянно жить перед лицом иного, принуждать себя пребывающим в напряженном внимании к определенным силам. Сила против силы – такова природа жизни. А у жрецов это выходит напротив, судить о жизни и направлять жизнь, исходя из абсолютной точки зрения. Жрец полагается на Бога и поэтому он устраняется от борьбы. Благодаря имеющимся у него особым отношениям с Богом у него есть право не быть победителем. Итак, тип жреца прямо противостоит типу воина. Это неслучайно, что такие народы, как германцы и греки, не знали жреческого сословия, существовавшего в средиземноморских культурах. Когда жрец борется за меч, то от этого он не становится воином, но он превращается в поборника веры, в защитника высочайшего Бога, в фанатика. Он борется за абсолют, который в любом случае побеждает; если он не победит сейчас через него, то он победит позднее. Ясно, что при такой аппеляции к абсолюту невозможно представление о справедливости или о судьбе. Для воина не существует абсолюта, он признает только свою собственную силу и судьбу. Жреческий и воинский взгляд на мир взаимно исключают друг друга.

Ницше посвятил свою жизнь борьбе против двух исторических миров: против жреческо-романтического и рационалистско-просветительского. Его гераклитовское учение дает нам объяснение поведения линий этих фронтов. Мир жреца и мир просветителя сходны, так как в них нет места честной борьбе и справедливости. Жрец выносит приговоры и далее ведет войны на истребление, чтобы привести в исполнение объявленный им божественным приговор. Хотя мир просветителя и кажется иным, но и здесь все же почитается абсолют. На место коленопреклонений перед священным приходит смущенное подобострастное поклонение перед разумом. В обоих мирах свободная борьба сил объявляется строго вне закона. Различные силы и их антагонизм вообще не признаются просветителем. Он знает только сферу разума с чувствами и вкусами, субъекты, чьи суждения можно исправить и облагородить. Все иное эта дикая природа. Самой дорогой для него идеей является гармония, которая исключает серьезные противоречия и реальную борьбу. На место борьбы сил друг с другом приходит ведущаяся с благими намерениями моралистическая борьба против суеверий, тупости и злобы людей. Это более не борьба, как ее понимает прирожденный воин: как можно бороться, если с самого начала ты подчинен закону! Как можно бороться в мире, в котором нет более борьбы, в котором есть только степень понимания, просвещения и образования! У каждой силы есть своя позиция и она ведет борьбу в пределах этой позиции. Итак, нет борьбы за разум, за счастье, за прогресс. Победа уже одержана, добро на одной стороне, а на другой только зло. В этом отношении просветитель является секуляристской разновидностью жреца: как обычный жрец пребывает в свете Бога, так и он пребывает в свете разума.

Но просветитель кажется выше, чем жрец, он превосходит его еще и по степени правоверности. Это происходит потому, что он имеет нечто перед собой: идею толерантности. В своем фанатизме жрец обладает величием; в противоречии со своим учением он может стать героем. Поэтому Заратустра проходит мимо жрецов. Поборники веры своей верой только оскверняют честную борьбу, они не знают ничего о справедливости. Но просветителями справедливость умерщвляется при помощи незаметно действующего яда. Идея терпимости противостоит справедливости, она искажает порядок вещей, так как она определяет борьбу как нечто такое, что следует осудить. Жрец изобрел нечистую совесть и мораль, чтобы побеждать и господствовать, он борется против неверных, так как он мнит себя удостоенным милости, те же живут под проклятием.

Просветитель отговаривается, не желая более бороться, побеждать и господствовать, он служит исключительно морали. Он слишком просвещен, чтобы разжечь костры для еретиков, он устанавливает кафедры добродетели. Он довольствуется тем, что у него чистая совесть, и тем, что он учит, что у его противника ее нет. Это именуется терпимостью: отрицание противоречий, чтобы он мог бы править, не прилагая усилий в борьбе. И философия для него является следующим: сведением всего живого и могущественного к тенденциям сознания, к разуму и воле. Поэтому он обращает великое в малое, а малое в великое. Жрец сражается за дело божье. Но когда просвещенный гражданин ведет войну, то он должен отыскать прежде хорошую цель, ради которой стоит бороться, так как он борется принципиально только с чистой совестью. «Вы говорите, что хорошая цель освящает даже войну. Я говорю вам, что хорошая война освящает любую цель». Но морализм просветителя должен заканчиваться полным неприятием войны. Безгеройное существование, жизнь без великих целей, жалкие удовольствия, в конце концов, представляются в качестве морального долга, а война, дающая возможность проявлению героизма, объявляется вне закона.

Две эпохи составляют новую историю: за эпохой жреческих ценностей следует эпоха моральных ценностей. Психология жреца у Ницше (психология затаенной обиды) в его «Генеалогии морали» является продолжением борьбы против морали, открывающей «утреннюю зарю». При всех отличиях, которые говорят в пользу жреца, служители священного и служители разума представляют все же один и тот же вид: они поднимаются во имя абсолюта, они выносят приговоры, они объявляют вне закона вместо того, чтобы бороться. Но одновременно они прибегают к человеческим, слишком человеческим средствам для достижения своих целей. Чтобы добиться победы, мораль должна стать аморальной. «Чтобы моральные ценности начали господствовать, этому должны содействовать исключительно аморальные силы и побуждения. Просветитель терпит это противоречие. Ему не достает честности и храбрости, которые требуются для того, чтобы бороться с порядком вещей, основанном на противоречии.

Просветитель терпит это посреди лжи христианской цивилизации, даже его чистая совесть пребывает во лжи. Но это является психологической предпосылкой анархии. Порядок, который основан на господстве сознания, является только кажущимся: он не основан на сути вещей, он противоречит действительности. Когда люди верят в воображаемую гармонию, в мир, в котором нет противоборства сил и антагонизмов, тогда наступает хаос. В природе вовсе не господствует хаос, он является царством нерушимой справедливости. Хаотичен мир людей, когда они стремятся освободиться от справедливости, которая лежит в основе вещей, когда они отрицают волю к власти. Нигелизм, хаос это неизбежное следствие веры в гармонию без борьбы, в порядок, лишенный противоречий. Подлинный порядок возникает из отношений, в которых есть господство и подчинение, которые порождает воля к власти. Гуманным, добавим мы, является мир, в котором присутствует иерархический порядок, в котором задают тон моралистические идеи. Негуманным является исключительно хаос: господство терпимости и моралистических идей, разума и сострадания, короче, гуманности, ведет к негуманности.

Если хочется получить представление о единстве и последовательности учения Ницше, то следует прочитать отрывок о Гераклите и идее справедливости в фрагменте о «Философии в трагический век греков». Будучи окруженным цитатами из ключевой работы Шопенгауэра, которые стоят без внутренней связи к представленному видению, обнаруживаешь здесь основную идею воли к власти в ее удивительной ясности. Внушающее ужас и ошеломляющее представление именуется вечным и единственным становлением, всеобщим непостоянством всего существующего. Гераклит понял, что все противоположные качества в мире связанны друг с другом, как две борющихся стороны, из которых то одна, то другая получает преимущество. Мир является соединением, которое постоянно беспрепятственно находится в становлении. «Из войны противоположностей возникает все становление: определенные, кажущиеся нам продолжительно существующими качества выражают только мгновенное преимущество одной из борющихся сторон». И все же есть нечто существующее на протяжении длительного времени в вечной борьбе, соединение становится постоянным и беспрепятственным. Борьба в своем чистом виде затихла бы сама по себе. Эллину Гераклиту эта борьба открыла вечную справедливость. (…)

Все важные идеи Ницше: его отрицание философии субъекта телеологии, идеи причинности, его борьбы против оптимизма, морализма и прогресса содержаться здесь в зародыше. Картина мира, в котором царит воля к власти, здесь уже предвосхищается, и снимается покров с идеи справедливости как глубочайшей идеи в этой картине мира. Где позднее осталась эта идея? Почему «Воля к власти» не содержит раздела, посвященного к справедливости?

В мире идей юного Ницше справедливость играет важную роль. Она является не только как основная идея при характеристике Aeschyleischen Traegodie, но образует также идейный стержень обоих более важных «Несвоевременных размышлений». В обоих текстах тот, кто обладает побуждением и силой, необходимыми для ее достижения, характеризуется как самый достойный экземпляр человеческой породы. Справедливость противопоставляется объективности. «Объективность и справедливость не имеют между собой ничего общего». Под объективностью следует понимать «холодный и презрительный нейтралитет так называемого человека-ученого». Сила ради достижения справедливости ставит человека в положение, дающее возможность преодолеть обыкновенную эмпирическую истину при познании истории через более глубокий и справедливый взгляд на вещи. Мир истории открывается не научному любопытству и объективности: только с точки зрения величайшей силы, принадлежащей настоящему, может быть истолковано прошлое. К справедливости принадлежат не познания ценности и терпимость, а сила и величие. Если мы последуем знакам, которые дают нам «Несвоевременные размышления» с их решительным утверждением идей справедливости и познания, то тогда мы получим ответ на самый трудный вопрос, который содержится в философии Ницше: на вопрос о возможности познания. По отношению к воли к власти философия воли к власти оказывается в опасном положении. Здесь у идеализма самая сильная позиция, здесь любой релятивизм обречен на крах. Метафизика справедливости не может быть релятивистской, справедливость исключает релятивизм. Итак, вопрос должен звучать так: имеется ли связь между этим понятием и философией воли к власти.

Согласно учению о воли к власти, все человеческие деяния и мысли сводятся к инстинктам. Также и воля к истине может быть только инстинктом власти: большая часть осознанных мыслей, даже философского мышления, принадлежат сфере инстинктов. Как же возможно соединить эгоистическое стремление к власти с чистым познанием? Все же не существует чистого познания, если понимать под этим познание, осуществляемое независимым, холодным, объективно взирающим субъектом – так как такового субъекта не существует. Познание должно быть относительным к познающему. Но так как познающий является только как обладателем энергии, познание должно иметь отношение к энергии познающего. Все мышление является формой воления к господству: всякий инстинкт, который пользуется сознанием для мышления, стремится куда-либо вовне. На протяжении долгой истории homo sapiens все основные инстинкты человека внесли свой вклад в развитие философии. Каждый отдельный инстинкт хотел бы представить себя с удовольствием в качестве последней цели бытия и законного господина всех остальных побуждений. «Так как каждый инстинкт стремится к господству: и будучи таковым, он пытается философствовать».

Когда мир воли к власти понимается как хаос, порождаемый неистово бьющимися между собой силами, тогда познание невозможно. Увиденный Ницше мир несет в себе вечный порядок: слабый может быть побежден только сильным, не существует произвола; формула воли к власти это формула закона – другого закона, конечно, чем тот, который был известен до сих пор. Поэтому он определяется ни как закон над вещами, ни как всеобщее и потустороннее, которое совершенно случайно изнуряет посюстороннее, но закон, пребывающий в самих вещах, в их победах и поражениях, в способе, благодаря которому между ними образуется связь. Это ничто иное, как претерпевающая изменения во времени связь борющихся сил. Эта связь, это равновесие есть то, что Гераклит понимал под вечной справедливостью.

Учение Ницше о справедливости вытекает из этой идеи справедливости. Трансцендентальной идеи закона соответствует трансцендентальный субъект познания, который равнодушно, безучастно и не испытывая интереса витает в воздухе над вещами и поэтому именуется чистым. Из имманентной идеи закона, напротив, следует, что любой инстинкт, любой несущий порядок центр силы настолько в состоянии продвинуться в своем познании, насколько ему хватит воли к власти. Насколько и как сильно индивидуум вовлечен в борьбу, настолько он в состоянии познавать. Эта борьба ведется всеми средствами – также и при помощи познания. В победном упоении Ницше уделяет мало места этому средству. Но его основной идеей остается: познает и философствует воля к власти, а не сознание. Это зависит от пафоса, это зависит от силы мышления, насколько он преуспеет в познании. Кто обладает наиболее распростертой волей и высочайшей силой, тому принадлежит также и высочайшая справедливость, и тот в наибольшей степени приближается к истине. Справедливость только там, где сила. Нет справедливости без силы – и нет также подлинной силы без справедливости.

Только обладающий превосходством, только господин в состоянии установить справедливость, то есть установить меру, которой можно будет мерять и чем он могущественнее, тем дальше он может зайти в представлении свободы действия. И так мы читаем в записи относящейся ко времени создания «Воли к власти»: «Справедливость, как функция далеко взирающей силы, которая проглядывает над мелкими перспективами добра и зла, также имеет более широкий горизонт пользы – намерения обрести нечто что более, чем эта или та персона». Итак, справедливость и сила состоят друг с другом в необходимой связи. Но чем другим может быть эта величайшая сила, иначе сем силой целого? Справедливость это только другое слово для обозначения наличия этого целого, которое, чтобы быть во веки веков силой, сохраняется во веки веков в равновесии, и которая сохраняется в равновесии только для того, чтобы во веки веков быть вовлеченной в борьбу всех качеств. Итак воля к власти это только другое обозначение высочайшей справедливости. Человек не познает, так как он обладает сознанием – сознание это только средство – но он познает, то есть он имеет отношение к целому, так как в нем воля к власти среди всех существ достигает кульминации, так как он в наибольшей степени приближается к вечной справедливости.

То, что мы с этим толкованием находимся на верном пути, показывает нам короткая запись, наполненная немыслимой духовной энергией: «Справедливость как созидающий, производящий, разрушающий способ мышления, по причине переоценки ценностей: величайший представитель самой жизни».

Перевод с немецкого Игнатьева Андрея