Поэт и воин

Сотрудничество в газете «Карьера дела Серра» открыло для Габриеле д'Аннунцио на долгое время возможность вести пропаганду претворения в жизнь своего идеала человека-борца. Начавшаяся европейская война должна стать звездным часом для латинской расы. Уже во время Триполитанской войны между Италией и Турцией д'Аннунцио активно включился в националистическую пропаганду, направленную против Германии и Австрии, и этим значительно улучшил свою репутацию в Италии. Павшие в Ливии солдаты чествовались им как «мученики, которые на точильном камне Африки точат нож для самого возвышенного возвышения».

Разочарование мирным договором 1912 года, который не дал Риму господства над Адриатикой, еще больше разожгло националистические настроения. Италия тех лет напоминала сущий ад, в котором уже прорисовывалось возникновение фашизма. Раскол рабочего движения давно уже стал реальностью. Так называемые национал-синдикалисты размежевались с социалистами. Укоренилась происходящая из Франции идея, что пролетариат больше не является революционной силой. Также и Ленин со своей стороны заметил весьма точно, что вожди рабочего движения стали составной частью класса буржуазии. Разочарованные и радикализирующиеся левые искали новый революционный субъект – и открыли нацию. И этот субъект во взбудораженной Италии ничем другим лучше не мог быть мобилизуем, как войной.

Когда разразилась первая мировая война, широкие круги итальянского общества, как левые, так и правые интервенционисты, требовали вступления в войну против Германии и Австрии. Бенито Муссолини покинул редакцию «Аванти» и открыто солидаризировался с футуристами, возглавляемыми Маринетти. Д'Аннунцио был также горячим сторонником идеи вступления в войну и пропагандировал борьбу латинских государств против германского варварства. «Новый мир может возникнуть только на руинах германства». Будучи фронтовым корреспондентом, он сделал из опустошений и смерти настоящий культ войны. Пройдя через огонь войны, итальянская нация должна была окончательно стать одним целым.

Со вступлением Италии в войну в мае 1915 года Габриеле д'Аннунцио получил возможность вернуться на родину и с места включиться в пропаганду. Произнося речь в Кварто, он приводил цитаты из своих романов, заклинал героический дух античности и возрождение нации. Он вещал перед бушующей толпой, приветствуя готовность принести себя в жертву на фронте: «Зачем метать жемчуг перед свиньями? Наши враги это свиньи и мы будем поступать с ними соответствующим образом». Верный своему идеалу человека-борца, он не был доволен ролью пропагандиста и в возрасте 52 лет в мае 1915 года в чине лейтенанта кавалерии добровольцем поступил на военную службу. Вопреки сопротивлению властей, он стал участвовать в боях как боевой летчик морской авиации: «Легче связать ветер, чем меня. Я солдат. Я хотел быть солдатом, а не сидеть в кафе или в столовой. Для меня сейчас это единственный смысл жизни. Пусть они защищают меня от искушения, что следует прибегнуть к репрессиям или к неблагоразумным поступкам». Над Триестом поэт-воин разбросал манифест с призывом к освобождению итальянцев, живущих под австрийским господством. Правительство в Вене даже установило награду в 20.000 марок для того, кто возьмет его в плен. Д'Аннунцио снимал квартиру в доме принца Гогенлоэ в Венеции и вел оттуда на море и в воздухе свою частную войну против австрийцев. Эгоцентризм и экстравагантность итальянского героя войны могли бы, конечно, увеличить рост седых волос у иных офицеров генштаба и вообще профессиональных военных. В июне 1916 года при совершении его пилотом вынужденной посадки на воду он был ранен и потерял глаз. Но уже три месяца спустя д'Аннунцио вновь сидел в самолете и принимал участие в бомбардировках. «Смерть меня не хочет. Кто сможет доставить нам радость, когда мы прекратим убивать и разрушать?» В 1917 году в своем меморандуме начальнику генерального штаба Кадорна «команданте», как его теперь называли, выступил в образе теоретика агрессивной воздушной войны и развивал (задолго до своего соотечественника Дуле) идеи о стратегических бомбардировках вражеской инфраструктуры и промышленных объектов, а также прямом использовании боевых самолетов для поддержки пехоты. И в противоположность этому, его личная война состояла из вызывавших шок акций одиночки, которые были призваны деморализовать врага. Особенно незабываемой была, конечно, инициированная д'Аннунцио акция по разброске листовок над Веной, проведенная силами полка итальянской бомбардировочной авиации 9 августа 1918 года. После катастрофического поражения итальянцев под Капоретто осенью 1917 команданте едва не подвергся суду Линча со стороны восставших пехотинцев. Невозмутимо он смотрел впоследствии, как тридцать восемь из них были впоследствии расстреляны по приговору военно-полевого суда. 1 мая 1918 года он обратился к призывникам 1900 года рождения: «Вы настоящие счастливчики. Вам оказана честь, вы избранные… С песней вы вступите в гущу боя. Еще вчера вы были только детьми, а сегодня вы предстаете в таком величии! На мгновение мы забываем о ваших старших братьях, которые томятся в окопах и украшенных шрамами ветеранах, чтобы глядеть только на вас, наши безусые спасатели… батальоны, в которых вы примете ваше послушничество, нынешний праздничный майский день это праздник мертвых, которые живут и сражаются. Смотрите только на них. Не смотрите более на ваших жен...»

Конец войны он встретил, будучи откомандирован на западный фронт в ноябре 1918 года в чине подполковника резерва: «Я был малой частью всей борьбы, я, которому хотелось быть всей борьбою… Когда обывательская жизнь вновь захватывает меня, я страдаю и сержусь… Смерть обволакивает меня, касается меня и уходит прочь… И что же мне теперь поделать с миром?»

Фиуме - главный акт драмы

Как и многие в европейских странах, команданте не смог переключиться от вовлеченности в тотальную войну на мирную жизнь. Он развил лозунг об «отобранной у Италии победе», которая должна была отказаться от господства над Адриатикой. Между жертвами войны и «украденной победой» существовала аналогия - развитие успеха должно было принести избавление. Главной темой националистической пропаганды была Далмация - и в ней прежде всего город Фиуме (на фото слева), где проживала самая большая группа итальянского населения. За господство над этой территорией соперничали королевство СХС и Италия, и на совершенно законных основаниях город уже отошел к Югославии. Наряду с солдатами войск союзников здесь находились корабли итальянского военно-морского флота и войска. Итальянское население находилось в состоянии националистической эйфории, чествовало солдат. Рим требовал выполнение лондонского договора 1915 года, который предусматривал передачу Италии Южного Тироля, Истрии и Далмации. Уже тогда д'Аннунцио вместе с высшими офицерами составил заговор для захвата Сплита.

Летом 1919 года Нино Хост Вентури, член итальянского национального совета Фиуме, разработал план парамилитарной акции для присоединения города к Италии и вручил командование д’Аннунцио. Национальный совет и далее находился на связи с команданте; зрели планы. Уже 9 июня Гарбиеле д’Аннунцио писал: «Итак, Фиуме кажется сегодня единственным живым городом, единственным пылающим городом, единственным одушевленным городом, наполненным ветром и огнем, болью и неистовством, очищением и изнеможением: холокост, самый прекрасный холокост, который когда-либо предлагался на бесчувственный алтарь. Итак, подлинное название города не Фиуме, но Холокауста: совершенно уничтоженный огнем».

После перестрелок с французами итальянская оккупация Города Огня должна была закончиться в августе 1919 года. Группа молодых офицеров, «семь заговорщиков», обратилась к д'Аннунцио: «Мы поклялись: или Фиуме или смерть. А что вы сделаете для Фиуме?». В ответ на это команданте объявил 6 сентября 1919 года в газете «Ведетта д’Италия» о своей готовности на любой шаг, который только себе можно представить. Вскоре после этого он сообщил Муссолини, к тому времени главному лидеру итальянского фашизма, о своем намерении провести акцию для захвата Фиуме и просил о поддержке.

12 сентября колонна добровольцев, состоящая из грузовиков, бронемашин и 300 человек с оружием выступила на Фиуме. Команданте жестоко терзала лихорадка, от которой он лечился, принимая коктейль из кокаина и стрихнина. К походу присоединились части берсальеров, а также солдаты легендарной дивизии «Черное пламя». Значительная часть отряда составили демобилизованные ветераны штурмовых отрядов ардити, чей боевой гимн «Джовинецца» был заимствован добровольцами и позднее стал фашистским гимном. Ардити стали культовыми фигурами за их храбрость, мужество и анархический настрой против порядка любого рода. На войне солдатам этих яростных войск вменялось в обязанность прорывать участки фронта и оккупировать захваченные территории. К полдню колонна, увеличившаяся до 2500 человек, беспрепятственно заняла Фиуме. Габриеле д'Аннунцио был провозглашен губернатором города и выступил с речью перед многотысячной толпой: «Вот я, Ecce homo… Я прошу только о праве быть гражданином города жизни. В этом дурацком и трусливом мире Фиуме является сегодня знаком свободы». Команданте заявил что Италия свободна от позора «украденной победы». Это день изменил судьбу итальянской нации. Д'Аннунцио явно умолчал, что его поход вряд ли мог бы быть возможным без молчаливого одобрения итальянского правительства и военных. В городе на Адриатике возникло «Командо ди Фиуме», которую в качестве команданте возглавил поэт-солдат. Другими его членами были Евгенио Козельчи как приват-секретарь, близко стоящий к футуристам, Флигерас Гуидо Келлер в качестве акцион-секретаря, Джованни Джуиратти как премьер-министр, полковник Марио Сани как военный министр, майор Карло Райна как начальник штаба и Орацио Педраччи как министр печати. Премьер министр Италии Нити передал командование над итальянскими войсками в регионе генералу Бадольо. Союзники уходили, и когда генерал Казанова должен был вывести военные корабли из гавани, д'Аннунцио без лишних церемоний арестовал его. В Фиуме еще позже возник итальянский национальный совет, чьи постановления требовали, конечно, одобрения команданте.

Акция получила тот час же поддержку национал-синдикалистов, составляющих левое крыло фашизма, и футуристов. Тысячи новых добровольцев стремились в Фиуме, но ни Муссолини, ни Нити ничего не предпринимали. В злобном письме, адресованном Муссолини, д'Аннунцио писал: «Вы позволяете поставить на свой затылок отпечаток свиного копыта как самый подлый обманщик в истории вселенских мерзавцев». Маринетти вместе с писателем из ардити Ферруччио Веччи прибыл в Фиуме и чествовал войну как единственное средство очищения мира. Будучи одним из основателей фаши ди комбаттименто, он требовал распространения акции на всю Италию, ближайшей целью должен был стать Триест. Маринетти и Веччи все же не добились этого, что не в последнюю очередь было вызвано личным соперничеством с команданте. Д'Аннунцио называл Маринетти «фосфорирующим кретином» и выдавливал его более или менее из города. Одновременно команданте отказался поддержать уже вступивших в борьбу за власть с Муссолини левых фашистов. Переговоры с Муссолини о подготовке путча в Италии тоже оказались безрезультатными, хотя он сам лично приезжал в Фиуме.

В Городе Огня, следуя целиком к своей склонности театральным постановкам, Габриеле д'Аннунцио превратил политику в эстетический спектакль «У ардити. К вечеру. Настоящий огонь. Речь, жадные лица - раса, вышедшая из огня. Хоры - открытые звонкие губы - цветы лавры. Выход. Кинжалы блестят зажатые в кулаках. Величие, целиком римское по духу. Все кинжалы вверх. Возгласы. Воодушевленная поступь когорт. Мясо, изжаренное на огне на дровах. Вспыхивающее пламя обжигает лицо - горячечный бред мужества. Рим – цель». Команданте и его легионеры разработали ритуалы фашизма. Легионеры позаимствовали марокканские фески в качестве головного убора. Черные рубашки и черепа стали символами власти над жизнью и смертью. На их знаменах был изображен римский орел с широко распахнутыми крыльями. Геометрически строгие массовые шествия были символами неприятия буржуазной анонимности, доминировало чувство освобожденной избранной общности. Через перенос современных театральных техник в политическую действительность возникала особая связь между команданте и массами, коллективная атмосфера. Политика создавала мифы и вела массы благодаря эмоциональной силе мифов. Возникала светская квази-религия. Состояние мобилизованности и готовности стало для Муссолини главной аксиомой фашистского движения. Международная пресса ожидала коллапса итальянского правительства и резкого расширения сферы господства д'Аннунцио. Очень скоро возбуждение улеглось не в последнюю очередь потому, что Нитти не хотел становиться мучеником и ушел в отставку. Пламя Фиуме не распространилось. Вскоре начались внутренние разногласия. Национальный совет был против революционных экспериментов и интересовался исключительно присоединением к Италии. Консерваторам, возглавляемым премьер-министром Гуриати, противостояли организовавшиеся вокруг Келлера футуристы и национал-синдикалисты. Д'Аннунцио стоял между сторонами и более ведомым, нежели ведущим. К тому же он был полностью занят тем, что изображал легионеров представителями подлинной Италии и создавал новую реальность.

24 октября в рамках речи «Италия и жизнь» команданте впервые ушел от сосредоточенности только лишь на проблемах Далмации. Фиуме был представлен как образец борьбы этнических меньшинств во всем мире: «Все бунтари всех народов соберутся под нашим знаменем. Угнетенные будут вооружены. И насилие будет направленно против насилия». Д'Аннунцио проповедовал крестовый поход угнетенных народов против западных наций-эксплуататоров, которые одержали победу в войне. В борьбе за свободу белые народы должны объединяться с народами, населявшими колонии, христиане с мусульманами. Следствием нового курса явилось установление контактов с националистическими движениями в Ирландии и Египте, а затем в Турции, Армении, Хорватии и Албании. Вместе с этим последовало программа дальнейших высадок на побережье Адриатики, но единственным результатом стала оккупации Зары 14 ноября. Следствием речи стало основание в Фиуме Лиги за независимости народов, которое произошло 28 апреля 1920 года. Мотором этого дела был временно исполняющий обязанности «министра иностранных дел» Фиуме Леон Кочницкий. Это организация была задумана как альтернатива лиги наций и должна была способствовать освобождению угнетенных народов по образу Фиуме. Договор с националистами Хорватии, Албании, Черногории предусматривал совместное разрушение Югославского государства, но это осталось только забавным эпизодом.

По Гумбрехту: «Освобождение является освобождением счастливого прошлого в настоящее, и часто это возвращение связано с тем же местом, где счастье прошлого было утрачено… Как и ожидаемое освобождение не пришло вместе с захватом города Фиуме, ожидание освобождения не становится ожиданием определенного момента времени. Так как освобождение может прийти в самом близком и в самом отдаленном будущем. Ожидание неизвестного момента времени есть ожидание в состоянии мобилизации, ожидание, что стало праздником и утомлением всех тех, которые собрались в Фиуме. Время ожидания освобождения сменяется, наконец, временем утомления и расслабления, сменяющим состояние мобилизации и бодрствования, так как только ограниченный срок времени можно ожидать освобождение».

Иногда приходило отрезвление после бесчисленных празднеств с наркотиками и алкоголем, которыми город снабжал «Красный крест». В течение нескольких недель легионеры растратили всю городскую казну на праздники и марши. Обострялся конфликт между умеренными и между революционерами, возглавляемыми Келлером. Келлер хотел мобилизовать отчаянные элементы против существующего порядка и призывал к тому, чтобы отправить в Фиуме в качестве подкрепления не представляющих опасности обитателей сумасшедших домов. В городе царили хаос и преступность, и все ожидали от д'Аннунцио установления нового порядка. К тому же Италия погрузилась в экономический кризис и была охывачена общественными беспорядками, напоминавшими гражданскую войну.

В конце ноября 1919 года команданте был уже готов к сдаче и хотел уйти в случае, если итальянское правительство со своей стороны заявит об аннексии Фиуме. Предложение Нитти оккупировать город итальянскими войсками и присоединить его к Италии в обмен на уход легионеров было принято национальным советом. Женщины Фиуме и легионеры отвергли этот план, и, в конце концов, колеблющийся д'Аннунцио встал на их сторону и аннулировал результаты проведенного по предложению Нитти референдума. Радикалы Келлера образовали комитет общественной безопасности, и Гуриати ушел с поста премьер-министра. Шло бегство из города ранее умеренно националистически настроенных легионеров, и дело дошло до митингов против власти команданте.

В этой ситуации в декабре 1919 года посланец националов-синдикалистов, стоявших на позициях левого фашизма, Альцесте де Амбри прибыл в Фиуме. Де Амбри намеревался завоевать легионеров на свою сторону в качестве союзников против Муссолини, распространить из Фиуме революционный процесс на всю Италию и стать новым премьер-министром в правительстве д'Аннунцио. Так как Муссолини всю больше склонялся вправо, де Амбри предупреждал, что фашизм может выродиться в орудие в руках буржуазии, направленное против революции. Он требовал от команданте, что последний акт драмы Фиуме должен быть сыгран в Риме. В январе 1920 он заявил о своей готовности вместе с легионерами и революционерами из числа леваков выступить походом на правых на Рим. Все же рабочие Фиуме вследствие экономического кризиса были охвачены беспокойством, но союз с социалистами не осуществился. Также не удалось установить прямых контактов с Советским правительством в Москве, хотя Ленин признал д'Аннунцио революционером на конгрессе Коминтерна в Москве. Результатом нового альянса с национал-синдикалистами стало провозглашение Карта дель Карнаро - конституции Свободного государства Фиуме (см. ниже). Габриеле д'Аннунцио был провозглашен регентом Фиуме, а Альцесте де Амбри – премьер-министром. Конституция должна была стать образцом для будущей национал-синдикалистской Италии: «Фиуме это самый дальний пост, это самая отдаленная скала итальянской культуры… Из Фиуме дух итальянской нации освещал и освещает берега и острова…». Достойно упомянуть то, что из крупных итальянских газет текст документа не был выслан лишь в газету Муссолини «Пополо д’Италия».

Несмотря на новую организацию вооруженных сил, введенную 27 октября 1920 года, которая сделала его непосредственным главнокомандующим, д'Аннунцио вместе с де Амбри на глазах теряли сторонников против консерваторов. Смертельный удар всему предприятию нанес заключенный 12 ноября 1920 года в Рапалло договор между Италией и Югославией. Истрия отходила к Италии, но Фиуме становилась нейтральным «свободным государством». В качестве протеста против договора Келлер совершил рискованный вылет на самолете и сбросил на здание парламента в Риме ночной горшок, наполненный репой. Муссолини признал, что Италия не была в состоянии вести новую войну, и отказал легионерам в запрашиваемой помощи. Исполнительный комитет фашистской партии единодушно встал на сторону национального совета, который после Карта дель Карнаро совершенно поссорился с д'Аннунцио. Чего этим временно добился Муссолини - конфликт с интрансигенти, революционным крылом движения, должный был теперь постоянно сопутствовать его деятельности. В конце ноября итальянское правительство приступило к полной блокаде города.

После ратификации Рапалльского договора итальянским сенатом Рим направил ультиматум команданте о немедленной сдаче Фиуме. Но тот не поверил в серьезность намерений итальянского правительства. Кровавое Рождество в Фиуме убедило его в обратном. В рождественский сочельник 1920 года военный корабль «Андреа Дория» открыл огонь по дворцу, в котором заседало правительство. В то время как находившийся на волосок от гибели д'Аннунцио не сопротивлялся, люди Келлера оказали сопротивление вступающим в город правительственным войскам. Среди легионеров было 203 убито, - великая авантюра закончилась. Впрочем, в новообразованном свободном государстве Фиуме уже в марте 1922 года - еще перед походом на Рим - власть захватили фашисты и бывшие легионеры.

Экскурс: Карта дель Карнаро

Карта дель Карнаро была первой моделью национал-синдикалистского общества и основывалась на принципах автономии, производства, общины и корпоративизма. Был признан суверенитет народа, но к нему принадлежали только граждане, занятые в сфере производства, обоих полов, любого вероисповедания и любой национальности. Вводились разделение властей, система социального обеспечивания, минимум заработной платы, право на образование, равенство перед законом, также как свобода мысли, печати, собраний и объединений. Этими свободами все же нельзя было злоупотреблять, чтобы достичь «незаконных» целей или нарушать общественный порядок. «Государство признает собственность не как абсолютное право человека распоряжаться вещами, но рассматривает собственность только как самую полезную из общественных функций. Индивидуум не может располагать правом преимущества в отношении какой-либо собственности, как будто она была частью его тела, и это не может быть справедливо, что ленивые собственники не используют собственность или же, не делясь с другими, злоупотребляют ею. Право на распоряжение средствами производства и торговли дает только труд. Только труду полагается обладание вещами, которые становятся столь выгодны и полезны для народного хозяйства, сколь это возможно». Гавань и железные дороги были национализированы.

Новое государство стояло на трех китах: граждане, корпорации и коммуны. Лица, находящиеся вне закона, уклоняющиеся от воинской службы, нерадивые плательщики налогов и тунеядцы не имели никаких политических прав. Все граждане были обязаны состоять в одной из десяти корпораций: рабочие, служащие, работодатели, государственные служащие, интеллектуалы, лица свободных профессий, руководители промышленных и сельскохозяйственных кооперативов и моряки. Десятая и последняя корпорация не имела ни номера, ни названия. Она была посвящена «неизвестному гению, явлению совершенно нового человека». Для этой мифической корпорации в гражданском святилище города горела вечная лампа. Каждая корпорация обладала политическими правами. Она избирала своих консулов и выражала свою волю на собраниях. Самоуправление было гарантировано автономией в заключении договоров, установлении предписаний и обычного права, к тому же происходило самофинансирование через обложение членов налогами. Корпорация представляла интересы своих членов и должна была способствовать росту их авторитета. Наряду с взаимопомощью и заботой о больных и инвалидах им вменялись в обязанность также и социальные функции. Каждая корпорация должна была из своих рядов избирать депутата в Совет уполномоченных.

Общины обладали самоуправлением, поскольку их дела не относились к компетенции регентства, поддерживавшего статус общин. В качестве народного представительства действовал двухпалатный парламент, состоящий из Совета лучших и Совета уполномоченных. Совет лучших должен был избираться всеобщим, прямым и тайным голосованием и срок его полномочий составлял 3 года. Каждая тысяча избирателей выбирала одного депутата, и при этом верхним пределом количества мандатов служило число тридцать. Совету лучших принадлежала исполнительная и законодательная власть в сферах юриспруденции, обороны, образования, культуры и отношений между государством и общинами. Вторая палата, Совет уполномоченных, состоял из 60 членов, избираемых корпорациями. Срок его полномочий составлял два года, и он собирался дважды в год: в мае и в ноябре. Ему принадлежала исполнительная и законодательная власть по всем вопросам торговли, техники и экономики. Обе палаты проводили совместное заседание в декабре как Национальный совет. На своих заседаниях он должен был заниматься внешней политикой, финансами и государственной собственностью, политикой в отношении высшей школы, конституционными вопросами и «расширением свободы».

Правительство состояло из семи ректоров, избираемых как обоими палатами Национального совета вместе, так и какой-либо одной из этих двух палат. Обе палаты Национального совета избирал ректора по внешней политике как primus inter pares, также как ректора по финансам и ректора по образованию, в то время как Совет лучших ректоров по внутренней политике, праву и обороне, а Совет уполномоченных – ректоров народного хозяйства и труда. В чрезвычайных ситуациях Национальный совет мог назначать команданте и передавать ему высшую власть. Образцом здесь послужил древнеримский институт диктатуры, ограниченной шестью месяцами. Команданте получал всю политическую, военную, законодательную и исполнительную власть, ректоры должны были работать как его секретари и комиссары. По истечении его полномочий Национальный совет принимал решение о дальнейшем будущем диктатора: подтверждение полномочий, замена другим лицом, снятие с поста или изгнание.

Поглощенный огнем

Лирическое опьянение и наполненная противоречиями утопия закончилась позором и поражением. Габриеле д'Аннунцио искал теперь только одиночества и возвратился вскоре в Вилла л’ Витториале на озере Гарда. Здесь он работал над оформлением своих произведений и отстранился от решающих битв за власть внутри фашистского движения. Ценой его бессмертия стала полная самоотдача. Наследием авантюры Фиуме и философии сверхчеловека воспользовался усиливающийся фашизм, который смог впитать традиции ардити, футуризм и национал-синдикализм и заимствовал символику из Фиуме. Равным образом заимствована была идея освобождения: фашистская пропаганда изображала Муссолини спасителем. Значение Фиуме и д'Аннунцио для развития фашизма нельзя переоценить. Он оказал существенную помощь в том, чтобы трансформировать национализм рисорджименто 19 века в современное движение, находящееся в оппозиции к ветхому буржуазному государству и буржуазному обществу. Муссолини перенял у команданте культ активной деятельности: «У нас, фашистов, нет предвзятых мнений, наша доктрина - действие». Муссолини все же сам хотел быть единоличным вождем и видел, по крайней мере, в равной с ним степени одаренного пропагандистскими и ораторскими способностями д'Аннунцио опасного соперника.

Явно сделанный на публику визит нынешнего дуче в Витториале в апреле 1921 года должен был продемонстрировать сторонникам команданте и соперникам-националистам, что Муссолини поддерживает хорошие отношения с д'Аннунцио. И все же он стал противником запланированного Муссолини ослабления профсоюзов, поддерживал контакты с советскими дипломатами и даже, кажется, встречался с теоретиком коммунистической партии Антонио Грамши. Он нападал на дуче из-за его сотрудничества с крупными земельными собственниками как «поработителями крестьянства». Муссолини опасался создания широкого фронта антифашистского единства с включением национал-синдикалистов – это должно было стать одним из импульсов к маршу на Рим. Даже после захвата фашистами власти находившийся в Италии Эрнст Хемингуэй встречался с д'Аннунцио как с лидером предполагаемой оппозиции. И все же следует воздержаться от того, чтобы рассматривать д'Аннунцио как фигуру, близко стоящую к социалистам или коммунистам, скорее следует причислить его к левым фашистам, к интрасигенти.

11 октября 1922 года Муссолини и д'Аннунцио заключили интересный договор, о котором следует упомянуть. Вождь фашистов, готовящийся к походу на Рим, хотел убедиться в том, что в случае его прихода к власти команданте будет вести себя тихо. Условием д'Аннунцио была гарантия сохранения независимости профсоюза моряков. После марша Муссолини на Рим 28 октября 1922 года дуче наглядно показал, кто в Италии number one. Впредь он обращался к своему сопернику только как к поэту и увещевал его: «Пиши мне, но только не о политике». Габриеле д'Аннунцио совершенно ушел в себя. Он позволял фашистскому государству чествовать себя, терпел и превратил Витториале в музей своей собственной жизни. Наряду с почти маниакальным коллекционированием сувениров он собрал библиотеку из 33 тысяч томов. Поглощенный огнем Фиуме команданте сосредоточился на редактировании своей прозы; он не создавал больше новых произведений. Его берущая начало, по крайней мере, с мировой войны зависимость от кокаина неудержимо разрушала его. «Жизнь быстрее, сильнее и прямолинейнее политики, и дело не ровня мечте и идее. Действовать означает принимать более низкое положение по отношению к идеалу. Я не ставлю ничего, ничего, даже родину, выше искусства». На рождество 1923 года д'Аннунцио завещал Витториале итальянскому государству и итальянскому народу. «Не только каждый из мною обустроенных домов, но и каждый из мною в различные периоды жизни собранных предметов был для меня постоянно формой, позволяющей мне самовыразиться и духовно раскрыться… точно также как любой факт моего участия в политической жизни и в военных действиях, как любой из моих стихов, как любая пьес, как любая демонстрация моей несокрушимой веры».

Фашистская Италия отблагодарила команданте, воздавая ему почести. В день присоединения Фиуме 15 марта 1924 года по предложению Муссолини ему был пожалован титул князя Монтевенозо. Дуче открыто признал, что присоединением этого адриатического города Италия обязана д'Аннунцио. Во время своего государственного визита в Витториале 25 мая 1925 года Муссолини приказал объявить музейный комплекс памятником общенационального значения. При поддержке министерства культуры и под покровительством короля Италии в следующем году открылся институт по изданию собрания сочинений Габриеле д'Аннунцио. Предусматривалось издать 44 тома, а было издано 49. В 1929 году поэт-воин был избран членом вновь созданной итальянской академии, впрочем, вместе с Маринетти. Когда в конце того же года его беспокойный соратник Гвидо Келлер, незадолго до этого эмигрированный в Латинскую Америку, погиб в автомобильной катастрофе, д'Аннунцио приказал похоронить его на холме героев в Витториале.

Поэт быстро менялся, малярия и тяга к кокаину терзали его. «Моя действительная болезнь это возраст, и я чувствую себя постепенно умирающим. Боже мой, и это при такой тоске по жизни!» Постепенное сближение фашистской Италии с Германией Гитлера в середине 30-х годов вызвало у него тревогу, и он поносил Гитлера как «Аттилу с тупой кистью» и предостерегал дуче. Установление оси «Берлин-Рим» он комментировал словами: «Это означает неизбежную гибель». При всей критике ошибок режима во внешней и внутренней политике д'Аннунцио симпатизировал все же его империалистическим устремлениям. Оккупацию Абиссинии в 1936 году он приветствовал как дело, ведущее к освобождению Италии. В своем последнем письме Муссолини от 16 января 1938 года он высказывал удовлетворенность участием итальянцев в гражданской войне в Испании. Успехи дуче даже превзошли его пророческие представления; расширение империи теперь не будет знать границ.

1 марта 1938 года Габриеле д'Аннунцио умер в Витториале, сидя за своим письменным столом. Мертвым он был найден своим домашним слугой: «Команданте, одетого в коричневую пижаму, перенесли с кресла на кровать. Его голова упала вниз, его руки бессильно опустились. Команданте, представьте себе, команданте был точь-в-точь как кукла-марионетка».

Рихард Шапке, перевод с немецкого Игнатьева Андрея